Я волновался, и все время думал, как мне лучше одеться. Это была нелегкая задаче. Галстук душил, костюм казался глупым. В конце концов, я просто вызвал такси, взял портфель со стихами и поехал в музей Ахматовой совершенно голым. Мое выступление произвело фурор.
А через день я уже устроил маленький домашний "work shop" для юной поэтессы Гали, с которой познакомился в студии, и без труда научил ее читать стихи голой. Произошло это довольно просто – сначала я читал ей голым мои стихи, затем она читала голой свои стихи мне. На следующее утро, проснувшись в ее постели, я понял – голой поэзии уготовано великое будущее.
В 1998 году после открытия первого международного фестиваля Голых
Поэтов в Лондоне, все британские газеты писали примерно следующее -
"возникнув и оформившись в России, Голая Поэзия, словно стриптизерша на роликовых коньках, пронеслась по Европе, запихивая за резинку трусов деньги и восторженные отклики прессы" (The Guardian, 22.08.98).
Голые поэты наглели. Спустя год после двухдневного отвязного сэйшена в центре Лондона они осмелились подкатить яйца к святому святых германских народов – знаменитому венскому Бургтеатру, бесспорному законодателю театральной моды в немецкоязычном пространстве трех стран – Австрии, Германии и Швейцарии, консервативно-прогрессивному бастиону центрально-европейской культуры.
Голые поэты выходили на войну против косности, пошлости, скуки, захлестнувших жесткой удавкой мировой литературно-художественный процесс конца ХХ-го века. И они делали это голыми…
Театральный роман. Косоглазая Клава.
С венским императорским Бургтеатром меня связывали сексуальные отношения. Я полюбил этот театр не за его репертуар или славу, я полюбил его из-за Муши. Муши училась в Академии Художеств на педагогическом отделении. Ее настоящее имя было, кажется, Михаэла или Мануэла, но все звали ее просто Муши, что означает на сленге
"пиздюшка", из-за ее неукротимой ебливости. Ебаться ей хотелось всегда. Это желание было написано у нее на лице.
Но у Муши был друг, с которым они вместе приехали из тирольской деревни и вместе снимали комнату в Вене. Друг учился на юридическом факультете экономического университета. Дружили они еще со школы.
Она утверждала, что его любит, хотя, тем не менее, охотно давала другим.
Муши любила отдаваться в необычных местах, а также целоваться в кино или в театре. Однажды я пригласил ее в Бургтеатр на постановку абсурдной пьесы "В ожидании Годо" Сэмюэля Беккета, чтобы немного ее позажимать. В кассе я обратил внимание на то, что билеты в боковых ложах второго яруса стоили всего по 50 шиллингов каждый. В ложе было четыре места. Так, за 200 шиллингов я купил целую ложу!
В ложе была уютная прихожая-будуар с мягким старинным диванчиком, обитым цветастым шелком. Не дожидаясь ожидания Годо, мы занялись с
Муши любовью прямо в этом фантастическом интерьере. В итоге наши походы в Бургтеатр приобрели завидную регулярность.
Мы приносили с собой вино и конфеты для подкрепления сил, а иногда даже, в перерывах между актами, мы выходили в ложу, чтобы посмотреть, что творится на сцене. Все пьесы мы делили на одноактные, двухактные, трехактные и четырехактные, в независимости от того, какими они были на самом деле по замыслу авторов и режиссеров, поскольку у нас была своя собственная система измерения, довольно удобная и точная. Мы сами были и авторами, и режиссерами, и даже актерами наших незатейливых пьес.
Закончив учебу, Муши вышла замуж за своего друга и укатила в
Тироль. Однако мой театральный роман на этом не кончился. На вернисаже я встретил немку Надин – маленькую белокурую бестию из
Берлина, недавно закончившую театральное отделение берлинской
Академии. В Бургтеатре она получила место стажера в костюмерных мастерских на полгода. В обеденный перерыв она пригласила меня к себе, чтобы показать костюмы.
Ее коллеги ушли на обед. Я запер дверь изнутри. На тремпеле-треноге у большого зеркала висел роскошный костюм Кавалера
Роз, в который я тут же немедленно и облачился. Надин сидела на низком столике и взирала на меня с восторгом. "А где же шпага?" – спросил ее я. "Шпаги здесь нет, шпага у бутафоров…" – виновато пропищала маленькая Надин. "Неправда!" – патетически закричал я, распахивая плащ. – "Вот она, моя шпага! Я хочу вставить ее в твои ножны!"
Игра нам понравился. Во время моих визитов мы разыгрывали короткие сценки по мотивам тех или иных пьес. Мы переодевались и трахались. Это были апокрифы. Волюнтаристские интерпретации. Ромео бесстыдно дрючил отравленную Джульетту, французский король Луи
Читать дальше