Владимир Фомин: Белая ворона. Повесть моей матери

Мне казалось, что за мной следят те, которым выгодно спекулировать лекарствами и наживать своё состояние на несчастье больных. Мама заметила, что я постоянно оглядываюсь. "Значит, надо перестать оглядываться, а то все заметят моё сумасшествие". Это надо скрыть, и я скрывала, ни с кем не делясь своими страхами. Я с трудом дорабатывала свои дни. С 1 января я просила очередной отпуск, затем отпуск за свой счёт по уходу за внуком, и т. д. Надо было как-то просуществовать два месяца до расчёта, не выходя на работу. В коллективе я никому ничего не говорила, как будто ничего не произошло, а мотивировала свой уход тем, что мне необходим длительный отдых перед предстоящей операцией по удалению быстро растущей опухоли.

Говорят, что психически больной не замечает своей болезни, считая себя здоровым, принимая и бред и галлюцинации за реальность. Но это касается только тех больных, которые не знают симптомов болезни. Я хорошо знала симптомы шизофрении со студенческой скамьи и понимала, что больна, что всё происходящее – бред больной души. Я видела себя со стороны и считала своим долгом скрыть болезнь. Для этого надо имитировать поведение здорового человека, вести образ жизни нормального человека, говорить о том, о чём говорят все, и молчать том, что я думала, ощущала, видела. Однако, сосредоточить своё внимание я не могла, так как произошла дезорганизация мышления. Например, в Заречном я не могла списать цифры со счётчика и сосчитать плату за электроэнергию. Я считала и пересчитывала, но получались постоянно разные цифры. Мать обиделась и сказала: "Ты что, с ума сошла?" У неё была такая поговорка."Ну и считай сама, коли я с ума сошла", – сказала я спокойно, перестав заниматься таким бесполезным делом. Мама всегда считала сама, и мой отказ приняла за нежелание считать, а не за невозможность этого. Я сделала вывод, что нельзя заниматься делами, которые требуют внимания. Так я корректировала своё поведение, чтобы ничего не было заметно.

Но вот наступала ночь, и я оставалась один на один с "Этим". Я чувствовала, что стены и потолок моей комнаты прозрачны, я открыта со всех сторон, и меня пристально рассматривают, как маленькую букашку. Мне не было страшно, потому что "Это" было настолько велико и могущественно, что имело возможность, не причиняя никому вреда, оставаться всевластным, вечным и непоколебимым. "Это" не имело образа и никаких очертаний и поэтому пронизывало всё пространство и знало обо мне всё: все мои мысли и дела были у него как на ладони. Я не могла назвать "Это" Богом, так как не знала Бога и не имела понятия о нём. Сравнить "Это" мне было не с чем, но мне хотелось его как-то обозначить. Больше всего "Это" походило на Мысль, которая жила в моей голове, то есть пришла в мою больную голову, но эта мысль была точно не моя. Свои мысли я всегда бы узнала по их изменчивости и колебаниям. Они всегда метались, в них не было уверенности, были сомнения, они долго боролись друг с другом, пока не приходили в согласие. Эта же "Мысль" была как сама реальность, как незыблемый закон. Так возникли симптомы, известные в психиатрии, как "отчуждение мыслей" и "навязывание мыслей".

Я сама раздвоилась, и меня стало двое. Одна из меня была наблюдающим врачом и следила за другой, которая сходила с ума. Однако и та и другая были всё-таки одна и та же "Я". (Симптом раздвоения личности). Мало этого, раздвоилось и время, разделившись на прошлое и будущее, в котором одновременно существовало моё "Я". Настоящего уже не было, и из будущего моё "Я" видело его, как далёкое прошлое: в холодном бездонном космосе вращалось (как и всё в нём вращалось), огромное колесо – мёртвый бездушный механизм, в котором по мёртвой безжизненной схеме протекала жизнь, нет, не жизнь, а деятельность людей. Жизни там быть не могло, так как люди эти были все мертвецами (потому, что это уже было прошлым) и поэтому ничего не могли изменить, а действовали, как автоматы по заданной им инструкции. Механизм этот давно испортился, и поэтому поступки их были абсурдными, но они не замечали этого, так как были мертвы. Живой была я одна, обитая сразу в двух мирах, и поэтому страдала. Это был ад, в который я была помещена за какую-то провинность, и та другая, которая в будущем, жалела ту, которая оставалась в прошлом. Я просила "Это" избавить меня от мертвецов, а для этого я должна была сдать экзамен. Всё описанное не было галлюцинацией. Галактический бред происходил в моём сознании. И моё третье "Я" отчётливо видело себя в тёмной комнате, на своём диване. Я знала, что не сплю, а мучаюсь бессонницей, и меня накрывает с головой моя болезнь. Экзамен происходил каждую ночь, и происходил только в моей голове. От этого нельзя было никуда уйти. Мне задавали страшные по своей сложности вопросы, которые требовали огромного напряжения мысли. При этом мне казалось, что надо мной довольно добродушно подсмеиваются, так как я дерзнула решать глобальные вопросы жизни, имея ничтожный уровень знания.