Зинаида Шедогуб - Такая короткая жизнь

И чем дольше повторяла это, тем сильнее становилась уверенность, что на сей раз у неё хватит мужества оставить мужа и уйти к матери.

Убедив себя, она решительно поднялась и побежала к дому.

На её счастье, в хате никого не было. Быстро собрала вещи, закинула на плечо узел, схватила перепуганную Машку и столкнулась на пороге со свёкром.

– Куда ты, дочка? – испуганно спросил Пантелей Прокопьевич.

Люба горько заплакала.

– От бисов хлопец! Уж я ему дам! Я ему, сукиному сыну, покажу!

Оставайся, дочка, – просил он.

Люба едва слышала свёкра: слёзы незаслуженной обиды душили её.

– Отпустите меня! Не могу так жить! Силушки моей нет уже! – закричала она и выбежала из хаты.

Пока шла полем, чуть успокоилась. Ступила на родной порог – прижалась к матери и вновь зарыдала.

Вдали от станицы, там, где луга упираются в плавни, находилась пасека Молчуна. Хатка-курень. Возле неё ряды деревянных коробок-ульев. Да несколько задерганных ветром деревьев.

Бобылём жил мужик. Дикарь. Заика. Молчун.

Когда-то в приступе белой горячки его отец поднял на вилы мать. С той поры заболел парнишка, стал сторониться людей, одних пчёл и любил…

Во время войны оккупанты расстреляли пасечника: он кого-то укрывал в плавнях.

Скучно, тоскливо Игнату на пасеке. Пчёлы трудятся и без него: одни, разведчики, находят медоносные соцветья, другие – собирают сладкую пыльцу, третьи – охраняют ульи.

Игнат сердито стукнул палкой по кустам кермека.

Что-то в его жизни не так. Люба ушла. Дочка сиротой растет.

Помириться? Но кланяться, унижаться… Расспрошу о Любе у Федотки, – решил Игнат, направляясь в сторону лимана.

С раннего утра четверо мальчишек: Федотка, Саня, Пашка и Мишка – забрались сюда, в глухомань, и безумно радовались свободе. Натаскали рыбы. Развели большой костёр: сухого камыша вокруг было много. И теперь они прыгали, дико визжа вокруг огня, бросали в него комья грязи, траву, сухие колючки – всё, что попадало под руки.

Неожиданно рванул взрыв – и подходивший к ребятам Игнат инстинктивно рухнул на землю. Придя в себя, он потряс головою и приподнялся.

Там, где был костёр, возникла яма с дымящейся по краям черной землей. Всё вокруг было засыпано пеплом. Языки пламени дружно подбирались к куче камыша, сложенной неподалеку.

Игнат подбежал ближе. Один из подростков, нелепо поджав под себя ноги, лежал на земле. Кровь ещё не застыла и слабо текла на побуревшую землю. Игнат оцепенел: он видел смерть не раз. Но здесь… Сейчас… В глазах еще стоял дикий ребячий танец…

У лимана, словно догоняя друг друга, лежали в траве Саня и Пашка.

Игнат сразу узнал этих белобрысых мальчишек. Прислушался: ребята не дышали.

У пылающей кучи скрючилось худенькое тельце Федотки. Огонь уже подобрался к нему: на спине загорелась рубашонка.

Игнат сбил огонь, оттащил мальчишку, разорвал свою сорочку, перевязал ею перебитые руки, поднял парнишку и быстро зашагал к станице.

– Не умирай, Федотка! – твердил он, заглядывая в вытекшие кровавые глазницы.

У фермы выскочили доярки, пытались его расспросить, но Игнат лишь ошалело твердил:

– Донесу! Не умирай, Федотка!

Тогда колхозницы сбросили с телеги бидоны, посадили Игната с раненым мальчиком и отвезли их в больницу.

Люба поливала астры. Узнав в прохожем Игната, она хотела уйти в дом, но не смогла: необычен был вид мужа. Бледный, грязный, окровавленный, он решительно откинул калитку и прижался к жене.

– Прости! Прости! Ради дочки прости! – рыдал он. – Мне никто не нужен. Тилько прости. Я больше никогда… Понимаю… Виноват…

Поверь… Мне трудно… Стыдно… – бессвязно бормотал он.

К колодцу подошла Надежда.

– За вас стыдно! – подхватила она последние слова зятя. – Перед людьми стыдно! Не позорьте мене! Или живить, или расходьтесь… Но сбегаться и разбегаться по два раза на месяц не треба!

Но Люба её не слышала. Она обнимала мужа, совсем забыв о том, что недавно ненавидела его, думала о том, что никогда не простит ему измены, не заговорит с ним, не позволит прикоснуться… А сейчас прижимала его к груди, гладила русые волосы и успокаивала.

– Не плачь. Мужчины не должны плакать, – говорила она.

– Не можу… Не хочу там робыть! Гиблое место! Там только чокнутый Молчун мог жить! Плавни… По ночам волки воют… Дико.

Страшно. Смертью там пахне… Сегодня дети там подорвались. Не знаю: то ли мина под костром была, то ли хлопцы шо в огонь бросили… Ваш

Федотка скалечився…