Зинаида Шедогуб - Такая короткая жизнь

– Все одно черепаха! Быстрее! Быстрее! – торопил её муж.

Наконец показалась больница, длинное, вытянувшееся змеей приземистое здание.

Игнат забарабанил в серую дверь – в щелочку глянуло сморщенное личико акушерки.

– Тетя Глаша! Вот к вам жену привел… – смущённо улыбнулся мужчина.

– Проходи, милая! – ласково пригласила роженицу Глафира

Романовна. – А ты, – приказала она Игнату, – не вздумай стоять под окнами. Завтра придёшь…

Стараясь не смять чистую постель, Люба осторожно присела на краешек кровати и затихла: боль совершенно прошла. "Может, еще не время?" – подумала она, виновато глядя, как суетится сухенькая

Глафира Романовна. Но в это самое мгновение какая-то злодейская сила швырнула её в гигантскую пасть клещей, словно хотела испытать волю и терпение. Потом пятиминутное облегчение – и снова сжата клещами, и снова давит на каждую клеточку…

Люба мучилась уже несколько часов. Передышки между схватками становились всё реже и реже, а боль была такой нестерпимой, что она боялась сделать малейшее движение.

Роженица лежала на высокой кушетке – внизу кивала головой усталая акушерка: сон одолевал её, очки смешно повисли на самом кончике носа. Иногда она всхрапывала и просыпалась.

– Что ж, милая, так до утра и будем сидеть? – укоризненно спрашивала она. – Надо помогать своему дитю… Ему на свет божий глянуть хочется… Тужься, тужься хорошенько.

Люба впилась худыми пальцами в края кушетки, напряглась – и чувство радостного облегчения охватило её. Удивлённая, она приподнялась: над младенцем склонилась Глафира Романовна. Ребёнок молчал, потом вдруг встрепенулся, зафыркал и громко закричал.

– Слава Богу, обошлось… – радостно вздохнула акушерка. -

Здоровая, хорошая девочка!

– Глаша, открый! – позвали с крыльца акушерку.

– Покоя ни днем ни ночью, – сердито пробурчала Глафира Романовна, но, узнав в посетительнице Надежду, смягчилась:

– Проходи, Ивановна!

– Глаша, прости… Сердце не выдержало: дочка моя тут… Ну, як она?

– Сейчас увидишь, милая… Для тебя уж сделаю исключение…

Надежда на цыпочках подошла к дочери.

– Не спишь? – спросила она.

– Не до сна, мама…

– А я вот тоже не сомкнула глаз: вечером прибегал зятек, сообщил, шо ты рожаешь… Ну, кто там у нас?

– Девочка.

– Так я уже и бабушка… – грустно проговорила Надежда. – Вот жизнь бежить… Кажется, недавно тебэ на руках держала, а ты уже сама мама… А девочка это хорошо…

– Дэ там? – невесело усмехнулась Люба. – Не угодила Игнату: хлопца все ждал…

– Ничего, – успокоила её мать, – родилась нянька – буде и лялька.

Надежда поставила на стул кошёлку и предложила:

– Покушай и угости Глашу. Тут пирожки с калиной. В балоне молоко.

Поправляйся, а мне пора…

Когда рассвело, пришёл свекор. Он неуклюже топтался под окнами, не решаясь позвать невестку. Наконец, его заметила Люба и подошла к окну. Пантелей Прокопьевич радостно улыбнулся.

– Казак? – громко спросил он, выдавая тайное желание иметь внука.

Люба отрицательно покачала головой.

– Эх, а я так ждав, так ждав… Мы б его назвалы Володей… Вот беда! – вырвалось у старика, но потом Пантелей Прокопьевич поправился:

– Ну, шо Бог послав, то и наше.

Чуть позже к стеклу прилипла Мария.

– Красавица. Вся в тебе! Тфу-тфу-тфу, шоб не сглазить! – хвалила звеньевая новорожденную. – А с Игнатом будь построже, – советовала она. – Нельзя с мужиками быть всегда доброй… Будь и хитрой, и строгой, и нежной, словом, всякой!

– У мене б Игнат на сити плясав и в дырочки не попадав! вмешалась в разговор подошедшая Оксана.

Подобно водопаду, говор её нёсся стремительным потоком: шумел, звенел, бурлил и падал с обрыва, разбиваясь на отдельные предложения, слова и слоги. Рядом с прекрасной, образной речью соседствовала грубая брань, которой девушка совсем не замечала.

Отвыкшая от такой напористости, Люба улавливала только интонацию речи, а её смысла уже не воспринимала.

Оксану вытеснили родственники, но Игнат в этот день так и не пришел.

Боль, обида и горечь терзали Игната: казалось, кто-то злобно играл его желаниями и мечтами, путал жизненные дороги и толкал на край пропасти. Было одиноко – не было рядом друга. Хотелось жить – чуть не умер. Любил брата – тот погиб. Так хотел сына – родилась дочь. Не желая никого видеть, он постоянно натыкался на знакомых. Не слыша искренних поздравлений, замечал только ехидные усмешки, а в ушах монотонно куковало: "Бракодел! Бракодел! Бракодел!"