Борис Мишарин - Зовущие корни (СИ)

Не та стала деревня, которую помнил Борис с детства. Без транспорта какие могут быть дороги — тропинки, сходящиеся на одном дворе, словно в Риме. Единственная улица без проезжей части и тротуаров.

Сейчас от каждого дома тянулась лыжня в лес через речку: охотники ушли в тайгу за пушниной. Остался нетронутый лыжами снег у Михайловского, Яковлевского, Василисиного и тетки Матрены дворов, да Колькина лыжня шла в поселок на работу.

Часто думал о судьбе деревни Михайлов. Чтобы там не ворковал и не названивал флюгер, он понимал прекрасно, что таким деревням не выжить в этом веке. Он еще не говорил со Светланой, но знал, что через семь лет уедет отсюда — появится ребенок, окрепнет на деревенском воздухе и пище, настанет школьная пора. Увезут они с собой и родителей, купят квартиру в городе.

Из ста домов осталась лишь четверть со стариками, дети которых не имеют возможности забрать к себе в город самых близких людей. Село будет развиваться, но вблизи шоссейных и железных дорог, а такие, как Михайловка, исчезнут с лица земли. Наверное, через сто-двести лет опять приживутся здесь люди, а пока стареет и умирает глубинка.

Василиса с теткой Матреной приступили к выделыванию шкурок соболя, оставляя белки на последнюю очередь. С ними возни много, а стоимость в разы ниже. Михайлов обеспечил их всем необходимым для выделки шкур, и они благодарили его в душе за предоставленную работу. Трудовые будни не давали скучать и, казалось, летели, как птицы.

Василиса достаточно хорошо разбиралась в соболиных шкурках и радовалась их высокому качеству. Густой, мягкий, шелковистый черно-бурый цвет с блеском ласкал глаз.

— Раньше мы никогда мех не выделывали, для себя только, — заговорила тетка Матрена, — зачем это все Михайлову?

— Тебе деньги не нужны? — ответила вопросом Василиса.

— Я же не про это.

— Выделанные шкурки стоят дороже, тем более, что он их в город повезет.

— Почем в городе? — спросила Матрена.

Василиса пожала плечами.

— Не знаю, мне все равно.

— Михайлов, наверно, хорошо заработает, если нам такие деньжищи платит. Я двадцать пять тысяч отродясь в руках не держала.

— Матрена, — усмехнулась Василиса, — ты чужие деньги не считай. Получишь свои и радуйся, а то бы сидела просто так всю зиму.

— Я радуюсь, но все-таки интересно, — не унималась Матрена.

— Сходи к Михайлову и спроси, если интересно.

— Не, страшно. А твой летчик сколько денег получает?

— Матрена!.. — Василиса поставила руки на бедра, — мои все на кладбище лежат или забыла? Возьми терку и чеши об нее язык, если хочется, а ерунды не болтай — говорилку отрежу.

Дальше работали молча. Тетка Матрена сопела что-то там про себя, но вслух ничего не говорила. Брала вымоченную шкурку, натягивала ее на деревянную правилку и скоблила тупым специальным ножиком, замачивала в мыльной воде, стирала и принималась за пикелевание в растворе уксусной эссенции и соли. Василиса сушила их, отминала, проводила нейтрализацию в растворе гипосульфита, затем прополаскивала, дубила, жировала и окончательно отминала.

Процесс трудоемкий и по времени затяжной, но ничего не поделать.

Мороз немного отпустил, и температура установилась на несколько дней в пределах двадцати градусов. Михайлов с тестем собирались в лес, настала пора заготовить бревна для сруба. Но уехать так и не получилось, неожиданно нагрянул Пономарев.

Михайлов ожидал его приезда с поздравлениями перед Новым Годом. Все-таки стал директором судостроительного завода, но он так и не появился. Почему приехал сейчас? Видимо, нужда заставила пробиваться сквозь снежные заносы на дороге, которой не было видно совсем.

Пономарь осунулся, похудел, под глазами появилась синева от недосыпания и усталости. Несладка директорская жизнь и Михайлов уже понял причину приезда — станет жаловаться и ждать совета. Он зашел, поздоровался без привычной угодливости, радости или страха в глазах, передал пакет с подарками, пояснив, что лучше поздно, чем никогда. Присел на предложенный стул за столом, отказался от чая и перешел сразу к делу: