Дмитрий Бавильский - Сделано в ССССР Роман с китайцем

Языкастые такие значки с красными губами – вот как у тебя… вульгарные такие, сочные… яркие. Зазывные… Бедный мсье Пирогофф…

– За Пирогова не сцать, Пирогов в полном порядке. А тебя, подруга, послушать, так это ты Безбородову-то путевку в жизнь выписала. А теперь вот за Гагарина своего взялась.

– Можно и так сказать. Кто-то из битлов сказал, что за каждым великим идиотом обязательно стоит великая женщина.

– Это ты, что ль, великая?

– А что, нет, что ли? Посмотри на меня. Красавица, комсомолка, активистка.

– Это ты-то комсомолка? Тебя, наверное, в комсомол еще дедушка Ленин принимал.

– И Клара Цеткин мне алый галстук повязывала.

– Идиотка, галстуки – это у пионэров, а у комсомольцев – значок такой, без языка, правда, но с Ильичом. Совсем у людей короткая память стала, ничего уже не помнят. А казалось бы, совсем недавно было – "перед лицом своих товарищей торжественно клянусь горячо любить свою родину…"

– Так это ж ты идиотка: это клятва-то пионерская, а не комсомольская. Так в своем сознании дальше звездочки октябрятской и не поднялась, сложно тебе, болезной…

И вот такие диалоги – километрами, рулонами: пленка все стерпит. А

Гагарин то негодует, то радуется, понимая, что – ничего личного, обычный светский пинг-понг, иначе нельзя. Иначе не умеют.

Гагарин чувствует себя богом: незримо он присутствует во всех помещениях острова. И даже там, где нет видеокамер, все приводит в движение его воля, его логика. Его желания. И даже если гости острова не обсуждают его персону, они все равно учитывают его, невидимого и свободного. Собственно, этого Гагарин и добивался, когда придумывал и осуществлял всю эту кампанию по слежению за своими людьми.

Он и дальше будет наблюдать за словами и поступками. Находиться в стороне и, одновременно, участвовать в диалоге – это ему нравится больше всего. Хоть книжечку заводи с заметками: мол, такого-то числа тот-то сказал про меня: "Гагарин очень странный человек, он очень любит говорить по телефону при посторонних. Вы обращали внимание, как в такие минуты меняется его голос?" Или что-то в этом духе.

Во-первых, самопознание. Гагарин годами находился в разреженном воздухе человеческого невнимания. Отчасти привык, но разве ж можно привыкнуть к этому? Даже если ты одиночка по сути. Организм сопротивляется оставленности. Воевал – имеешь право у тихой речки постоять. Главное – не признаваться в том, что ты купил это право на внимание. Сделал так, чтобы на тебя обратили взоры. Иначе нынче никак. Системы зеркал и отражений теперь слишком затратны.

Нет ничего дороже (во всех смыслах) эксклюзивных радостей приватного общения. И если в эпоху тотальной штамповки сильнее всего ценится

"hand-made" (сделанное руками), то сколько же тогда должны стоить слова, выдуваемые гортанью-губами, и поступки, возникающие внутри черепной коробки из-за соединений аминокислот. Все дело, оказывается, в аминокислотах! Потраться, выкрутись, исхитрись, но заставь их работать на себя. По заранее намеченному плану. (48)

Во-вторых, нужно же, наконец, осуществить задуманное. Избавиться от блокнотика. Сколько можно испытывать судьбу. Нащупывать невидимый баланс. От греха подальше. У гроба нет карманов. Все, что мог, ты уже совершил. Остров твой, дом хороший, просторный, люди. Не об этом ли мечталось-грезилось? Когда стоял у окна, курил и смотрел на окна многоэтажки напротив? В городе сейчас снег и ненастье, небо опускается шапкой-ушанкой к самым глазам, давит. Люди бегут по делам не оглядываясь. На общем обходе сонные медсестры думают о чем угодно, только не о больных. Ветер поднимает мусор. Троллейбусы высекают искру. В трамваях ввели турникеты. Дались мне эти трамваи.

(48) Таня говорит Самохину, вся из себя недовольная:

– Да ты только посмотри на эту чувырлу, разрядилась, как для фонтанов Петербурга. А тут ей не Ленинград, и оркестр мой.

Понятное дело, соперницу Катьку обсуждает и ее любовника Королева.

– Да ладно тебе, Танечка, кипятиться. Никто у тебя оркестр не отнимает. Отрепетируем, запишем пластиночку, все будет чики-пики, – талдычит простодушный Самохин.

Но виртуозка его не унимается.

– Ох, чувствует мое сердце, добром это не кончится. Ты бы, Самохин… это…

– Ну, что, Таня, что? Что я должен сделать?

– Как что? Ты что, не понимаешь? У тебя же есть рычаги влияния на хозяина… Вот и употреби их в полной мере.

– Таня, ну о чем ты, ну о чем? Какие рычаги? Олег сам принимает решения, он всегда таким был, а теперь и подавно.