Ирина Богатырева: Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.

Но от Соньки шло ощущение небывалой твердости, стойкости и мужества, мы не могли этого не заметить и стали догадываться, что все ограничения и урезания она воспринимает как средства на пути к некой цели, нам неведомой.

Только это понимание ничего не меняло. Для Ленки с ее тягой к психам и панкам, для нашей коммуны, где процветает дух пофигизма, она была инородна. Сонька ощущала это и, хотя мы никогда ничего не делали против нее, просто относились к ней, как к любому другому в коммуне, она становилась все более зажатой и оттого – еще более героичной.

Мы у фараона в руках, могла бы сказать Сонька. Но она молчала, и тысячелетия терпения ее народа горой вставали за этой тощей фигурой.

Только нашей коммуне нет дела до народа. Нашей коммуне редко бывает дело даже до конкретно кого-нибудь из нас. Но вот появилась Кара для того, чтобы изменить наш мир, и начала она с Соньки.

Сонька ужасно аккуратна, и у нее крайне мало вещей. Шкаф изрыгает с наших полок одежду, но на Сонькиных вещи лежат ровными стопками, как в магазине. Книг она почти не держит, а на полке в тумбочке сиротливо ютятся несколько сникерсов, которые Сонька любит и всегда держит в запасе. В нашей коммуне все до сладкого жадны, а понятие

“чужое” на еду не распространяется, но мы никогда не позволяли себе покуситься на Сонькины конфеты – из принципа.

А у Кары их нет. Каким-то чутьем она узнала о них и стала стягивать.

Никто из нас не видел, как выдвигает она ящик тумбочки, как берет оттуда Сонькино богатство, берет и уносит, – никто этого не видел и не знал, а Сонька молчала.

Кара для нее – досадное домашнее животное, которое появилось по нашей прихоти и ей назло. Дома Сонька носит строгие черные длинные юбки, Кара радостно прыгает и долбит носом волочащийся подол.

– Девочки, следите за вашей птицей, – скажет нам Сонька и одернет юбку.

Когда она играет на рояле, Кара садится на край и косится на клавиши, утопающие под Сонькиными пальцами. У Соньки большие кисти и длинные, тонкие пальцы с плоскими белыми ногтями. Кара сидит долго и косится пристально, и черт ее знает, что она видит в этот момент.

– Девочки, я не могу так заниматься, – скажет в итоге Сонька и встанет. – Ваша птица мешает мне работать.

Но Сонька всегда жалуется так, что ничего не хочется для нее сделать. А про сникерсы не сказала. И мы бы ничего не узнали, если бы я не стала рыться в дальнем углу антресоли – и из угла посыпались эти самые сникерсы с явными следами Кариного к ним причастия.

– Вот, блин, – вздохнули мы с Сорокиным и понеслись в ларек, возмещать Соньке потерю. Но оказалось только хуже.

– Девочки, заберите, пожалуйста, ваши конфеты, – сказала Сонька вечером и выложила на рояль нашу покупку. – Раз уж вы решили кормить свою птицу моей едой, делайте это последовательно.

Сонька любит переносить невзгоды мужественно, и трагичность истории ее народа становилась понятна нам.

Но она сумела раздуть огонь гнева Якиманки, и Якиманка вызвала Рому на разговор.

– Мелкая, а Мелкая, – стучится Рома-Джа в антресоль, где мы с Карой затаились от бури. – Мелкая, завтра я ухожу. Ты обещала. Есть правила, я тебе говорил.

Последний пункт этих правил звучит так:

“Все вы – любите друг друга.

Пусть ваш мир остается вашим, и всем будет хорошо”.

Но ты делаешь все, Якиманка, чтобы было труднее друг друга любить.

Вот прилетело к вам чудо, а вы гоните его. Прилетело к вам чудо, равного которому вы не видели и не будет у вас, а вы не хотите его и гоните.

Кара глядит спокойно. Она все знает. А за порогом антресоли подпрыгивает Ленкина голова с двумя рысьими кисточками в волосах в разные стороны.

– Смотри, смотри! – Она машет томом “Жизни животных” Брэма. -

“Большой ворон отлично выучивается говорить и даже разумно применяет слова”!

Вот прилетит к вам чудо и скажет человеческим голосом, что все мы тут в жопе, а вы ответите на это: “Ага, птица-то ученая”.

– Сашка, мы не выгоним ее, правда же?

– Нехай, Мелкая, все само наладится.

Он любовно рыхлит землю перцу.

Но, чтобы наладилось что-то, надо, чтобы что-то сломалось. И оно сломалось – наша единственная кровать.

После пяти попаданий в клинику до коммуны дозвонилась мать малолетнего панка и пригрозила Ленке судом за растление, если она не прекратит с ее сыном встречаться.

– Психушка, – хмыкнула на это Ленка, кладя трубку, и на следующий день у них с панком было прощальное свидание в коммуне.

Когда я вошла в комнату, увидела, как Ленка водружает безногий остов