Вольфганг Шрайер - Неоконченный сценарий (журнальный вариант)

День клонился к вечеру. Сидя за рулем машины. Ундина Раух спрашивала себя, как ей быть дальше. Это ее последний рабочий день. Совершенно неожиданно шеф объявил, что заказов больше нет и перед Новым годом фирма работу свою прекращает. Его слова ошеломили всех, ее же просто потрясли. Как это легко — снять табличку с двери кабинета и вычеркнуть название фирмы из торгового регистра. Рекламная студия «Мозаика», где она проработала двенадцать лет, приказала долго жить. С отцовской щедростью — поскольку Ундина ему нравилась — шеф заплатил ей содержание по март. Хватит, дескать, времени подыскать себе что-нибудь другое. Но дела в кинопромышленности шли на спад, и уверенности в завтрашнем дне Ундина не ощущала. И вообще, реклама ей бог знает как надоела.

Ундина включила приемник, поискала музыку. В Вольфратсгаузене уже зажглись уличные фонари, и не успела она еще добраться по федеральному шоссе № 11 до Форстенридерского парка, как началась метель. Свет фар встречных машин, словно заштрихованный падающим снегом, ломался на забрызганном грязью ветровом стекле. Ундина вдруг подумала: «Лутц Бернсдорф!» И решила отправиться к нему, тем более что ей все равно проезжать мимо Терезиенвизе, где он живет. А вдруг у Лутца найдется работа для нее, что-нибудь в художественном кино. Попасть туда было ее давнишней мечтой.

Внезапно слева от лесной опушки, между шоссе и железнодорожной насыпью, она увидела лежавшую колесами вверх плоскую спортивную машину. Ундине показалось, будто рядом с машиной она заметила чьи-то следы. Но впечатление это было столь же смутным, как и желание помочь. Тем не менее ногу с педали газа сняла, ход машины замедлила.

Там, где шоссе плавно сворачивало, стоял мужчина и махал руками. Ундина потянулась к ручке тормоза, хотя подбирать людей на дороге противоречило ее привычкам. Тем более одиноких мужчин. Но раз уж она едет так медленно… Да, но почему все-таки она остановилась? Уж не потому ли, что увидела какую-то связь между разбитой машиной и этим человеком, хотя скорее всего никакой такой связи не было? Катастрофа произошла, надо думать, сравнительно давно.

Мужчина сел в машину. Без лишних слов, без улыбки. «На вид ему около тридцати, — подумала Ундина. — Вид неухоженный, и чем-то он обеспокоен. Как забавно заиндевели кончики его курчавой бороды!»

— На автобус опоздали? — спросила она.

— Да. То есть нет, на поезд. Она достала сигарету из перчаточного ящика, и он сразу же щелкнул дорогой зажигалкой, которая как-то не вязалась с его внешностью. Кисть у него тонкая, изящная, а рукав пиджака в грязи. Упал, наверное…

— Вы до центра едете?

— Почти. До выставки. Вам куда нужно?

— К Центральному вокзалу.

Ундина выключила радио, но тишина подействовала на нее угнетающе. Молчаливый попутчик тоже начал ее нервировать. Около Пуллаха пришлось остановиться перед шлагбаумом: через несколько долгих минут появился пригородный поезд. На него он вроде бы мог и успеть… Молчание становилось тягостным. Наконец оно ей надоело:

— Вы работаете здесь, за городом?

— Нет… Я пока учусь.

— И что же вы изучаете?

— Социологию. Вы возвращаетесь с работы?

— Заметно?

Он пожал плечами. Огни хвостового вагона исчезли в лесу, шлагбаум поднялся.

— И чем же вы занимаетесь?

— Рекламой. Маленькие рекламные ролики для телевидения.

— Натурные съемки? В такую погоду?

— В Альпах она подходящая. Однажды ради рекламы туалетной воды пришлось лететь в Ирландию. Сегодня оказалось достаточно Вендельштейна.

На его лице не появилось обычной в подобных обстоятельствах понимающей улыбки. Рекламу все считали делом увлекательным, серьезным и доходным: кто ею занимается, тот в чести. Профессия уважаемая. Он сказал лишь:

— Я тоже снимаю.

— Развлекаетесь?

— Более или менее. Но я не любитель, снимать меня учили. Был оператором в бундесвере, делал, знаете ли, учебные фильмы…

Справа появились неясные очертания домов, и он попросил остановиться у первой телефонной кабины. Ундина видела, как он открыл дверь кабины, снял трубку, бросил монету, набрал номер — и все одной рукой. Милый молодой человек, но что-то с ним стряслось…

Когда Хассо фон Кремп снова сел в машину, он чувствовал себя лучше, потому что хоть что-то да сделал.