Ирина Богатырева - Stop! или Движение без остановок . Журнальный вариант.

– Наконец, наконец ты приехал, я тебя ждала, так ждала, а тут творится такое, ну да ты увидишь, ты все сам поймешь.

Небритый, с голодухи от еды опьяневший, Сорокин сидит, сутулясь, на кухне и взахлеб рассказывает о своих трассовых мытарствах. Даже ушные раковины старушки притихли: ей Сашку и из комнаты хорошо слышно, так громко и вдохновенно он говорит.

Через месяц, когда мы потеряемся и нас уже будут искать, эта старушка расскажет милиции, что мы наверняка секта, а тот рыжий и небритый у нас за старшего, потому что мы его несколько дней ждали и все это время молчали.

– Гран, скажи, куда мы идем?

– Я уже говорил тебе, Мелкая: мы идем туда, где есть сила.

Если бы они хоть что-то друг другу сказали! Но они молчат. Точнее, они все время о чем-то говорят, но все это ерунда: они ни разу не сказали ничего важного, такого, чтобы стало ясно, почему мы с Сашкой делим их по палаткам, – я живу с Граном, Сашка – с Настей.

Они смотрят так, будто раньше знали кого-то другого, ждали кого-то другого, но вдруг их друг другу подменили. Смотрят так, будто не могут понять. Получается, что понимаем только мы с Сорокиным, но молчим, потому что они молчат тоже.

Какие они были раньше – он и Настя, – что были они друг для друга, я могу только догадываться, читать в их взглядах, в их настроении и молчании. Иногда думаю, могла бы я что-то сделать, если бы знала наверняка? Но я не знаю, а потому все, что мы с Сорокиным можем теперь, – просто быть и идти на волшебное наше Озеро. Эту роль мы выполняем безупречно.

Что значит – заблудиться в лесу, я раньше представить себе не могла.

Да и сейчас не понимаю, как это так: мы заблудились. Идем-то все время по тропе. Ну и пускай, что она порой исчезает и Сорокин с

Граном затевают спор, ходили ли тут когда-нибудь люди или тропа эта звериная. Ну и пусть, что ни одного человека за все это время не встретили. Ничего страшного с нами не происходит, и если есть что-то, отличающее наше движение от обычной прогулки, так только само чувство, неприятное и давящее: мы заблудились, мы не знаем дороги.

И лес оттого становится более мрачным, близким и равнодушным к нам.

Он обступает, нарастает со всех сторон, и кажется, что он специально расступается перед нами, чтоб манить вперед, все дальше и дальше, а обернешься назад – и не увидишь своих следов: тропа за спиной заросла уже лесом.

Все мерещится вокруг, кажется; и я могу уже поклясться, что вижу вживую лицо бородатого старика. Оно проступает в каменном профиле гор, в изгибе реки, в рисунке коры, в причудливо запекшейся на тропе грязи. Его шапка оторочена мехом, большие губы утопли в усах, брови лезут на глаза, мясистый нос, а в ушах – большие березовые кольца.

Я увидела его впервые, в задумчивости приглядевшись к сплетению жил в камне, большом, белом, узорчатом камне, который оставался прохладным и немного влажным на самом солнцепеке. Лицо проступило, стало четким и, даже отвлекшись, я тут же обнаружила его вновь: так естественно складывались линии в образ. Теперь встречаю везде, стоит только вглядеться.

Сидим молча у костра. Сушим вещи над огнем, а сверху то и дело принимается дождь. Но для нас даже слегка теплая одежда – благо.

Ледники дышат холодом, но они по-прежнему далеки. Как и Озеро. Гран сегодня сосредоточен и по дороге часто оглядывался, куда-то всматривался. Я понимала: он ищет знаки, почему мы не можем найти верный путь, что мешает нам.

– Эти горы полны духов, – говорит вдруг, глядя в костер.

– Добрых или злых? – спрашивает Настя.

– Не бывает добрых или злых духов, – отвечает. – Они хозяева этого места, а мы гости. Нам надо это сознавать и вести себя соответственно.

– Я знаю, – вставляет Сашка. – Тут лешаки есть. Они мне ягоды и грибы показывают.

– Ты к ним с уважением относишься? – спрашивает Гран.

– Да, я их благодарю всегда.

Это была сущая правда: я сама видела, как Сорокин раскланивался за каждый гриб.

– Угу, – кивает Гран и замолкает. Мы все понимаем: он нас сюда привел и только он может вывести.

Ночью снится сон: над палаткой склонилось дерево. Склонилось и бормочет. Огромная, разлапистая ель. В облике начинают прорисовываться уже знакомые черты – стариковские, голова в шапке, с заросшим лицом и оттянутыми серьгами мочками.

– Горы водят, – слышу. – Водят горы. Ветви плохо связаны, рассыпаются. Цели нет единой, разумения. Дать ничего не можете, а получить хотите. Горы водят.

– Водят вас горы… горы водят… – бормочу и просыпаюсь, потому что