Андрей Голяк - Удовлетворение

– Я ширялся?

– Люди добрые! Посмотрите на этого ангела! – возопила Пэм в праведном возмущении. – Ебическая сила! Он ничего не помнит – значит, не считается! Ты отвисал здесь с этой прошмандовкой в полный рост! Я приехала – шприцы под диваном валяются, а ты в бэйте! Эта писька сказала, что вы двигались "винтом", чтоб прикольней было ебстись!

– Ладно, Пэм, хватит. Я больше не буду… Исправлюсь…

– Что я тебе мама, что ты мне тут пионерские обещания даёшь?

Слушай сюда! Завтра ты отлёживаешься – я тебя лично стеречь буду.

Звонишь Батуту и начинаешь репетировать с группой. Твой отпуск закончился, засранец. Никаких блядей, никаких наркотиков, никакой пьянки!

– Я понял.

– Всё, договорились. Пойду, сварю кофе. А ты отдыхай, страдалец.

Пэм вышла на кухню, а Пепел плотнее укутался в одеяло – его начинало знобить.

– Кстати, – донеслось из кухни, – я видела твои руки. Полный чистяк, никаких следов. Поделись секретом, юный шифровальщик, куда ты ширялся? Неужто, под язык?

– Знала бы ты, куда я ширялся, стебалась бы потом два года, – подумал Пепел, догадываясь, куда именно, и потирая рукой в паху, где ломило неимоверно. Но благоразумно промолчал… Ни к чему выдавать женщинам свои маленькие секреты…

Очень хочется истово верить в Бога… Не сомневаясь и не раздумывая… Не получается… Я верю, но верю как-то не так…

Неужели Бог может быть настолько мелочен, чтобы вменять в вину сомнения и колебания? Если не убивал, не крал, не предавал… Если старался жить правильно… Тогда почему так? За что? Неужели за то, что сомневаюсь? Ведь это мелочно и неумно. Бог не может быть таким.

Попы нагло врут. Но, с другой стороны, почему тогда всё так плохо?

_Current music: Adamo "_ _Tombe La Neige_ "

Каждое отчаяние имеет свои грани. Острые – об них легко порезаться… Состояние, когда как бы не существуешь. Твоё пространство затягивает молочно белый сумрак. Сквозь тебя растут лиловые травы, кровь выступает в порах, отравляя всё вокруг терпким запахом увядания и раздавленных винных ягод. Брести рекой печали, брести по течению, останавливаясь у каждой излучины, вновь и вновь подсчитывая потери… Проиграла…

Пустые заброшенные комнаты любого из твоих одиночеств, где тяжёлые пыльные шторы прикрывают окна – вот твои убежища.

Становишься на цыпочки, быстро-быстро мелкими шажками пересекаешь одну из них, тянешь на себя тяжёлую медную ручку, тянешь… Дверь подаётся, скрипя и нехотя… С надеждой выглядываешь – а там ещё одна такая же, тот же рояль с открытой крышкой и пожелтевшими нотами в углу, те же шторы, и в конце ещё одна дверь… Так до бесконечности.

Татьяна шла по набережной Сены мимо лавочек букинистов, изредка останавливаясь, чтобы бросить взгляд вниз на тёмную воду реки.

Странная у этих французов зима – совсем тепло. Ни тебе льда, ни снега, ни сугробов. Люди на улицах в расстёгнутых куртках и без шапок. Незнакомая речь ассоциируется со старыми фильмами и Аленом

Делоном. Наверное, в другое время ей было бы здесь уютно… Но не сейчас…

Париж разочаровал Татьяну. Было ожидание чего-то необычного, вымечтанного… Тени Гюго, Мопассана, Бальзака, Элюара… Миллер и

Хемингуэй… Поэзия улиц, мощенных отрывками из Вийона и Верлена…

Следы великих на парижских мостовых… Казалось, свидание с городом станет чем-то особенным и незабываемым… Не получилось…

Долгожданность встречи растворилась в белом сумраке. Татьяна так и не смогла себе объяснить, что же всё-таки случилось. Счастье, такое реальное и осязаемое, неожиданно стало жидким и утекло сквозь пальцы. Остались только одинокие капельки сожалений – и больше ничего… Пепел больше не с ней – это до сих пор ново и непривычно.

Он ушёл, оставив пустоту, которую ничем не заполнить. А вернуться к прежней безмятежности не получится уже никогда.

Идти, куда глаза глядят, пытаясь отвлечься, стать обычной туристкой, жадно глотающей красоты столицы мира. И снова возвращаться, бродить по кругу возможных причин его ухода. Вырваться из этого круга не получается. Слабый пол – действительно, слабый…

Переговоры с партнёрами закончились вчера. Подписание всех документов и торжественный ужин состоятся послезавтра. Два дня она будет предоставлена сама себе, будет снова и снова изводить себя догадками и предположениями… Смотреть Париж… И не видеть его за белым сумраком…

Татьяна осмотрелась по сторонам. Люди куда-то спешат по своим делам. А некоторые не спешат. Клошары у воды за бутылкой вина, вероятно, где-то украденной. Открытая улыбка темнокожего парня с дрэдами, наяривающего на бонгах. Седой старичок в старомодном пенсне с маленьким томиком в руках. Татьяна присмотрелась – Рильке. Стайка крикливых туристов, наверное, американцев, судя по большим жующим ртам, громким восклицаниям и подчёркнуто независимой манере держаться…