Александр Мелихов - Роман с простатитом

Проснулся я от хамского стука: пьяный мык требовал водки.

“Продай”, – вполголоса распорядилась моя партнерша (из законной водочной четверки). Нажравшийся простой человек – эквилибрист, уравновесивший на макушке поплескивающую через края охристой подливкой ведерную парашу, готовый кинуться на тебя с кулаками или с объятьями. Я обреченно приоткрыл дверь. Сорок тысчёнц за бутылку было неплохо днем, а пятьдесят – ночью. Я назвал сорок пять. Едва не забрезжил рассвет, покуда он отмусоливал свои пятерки и десятки, но вдруг бесшабашно шлепнул мне в ладонь всю свою пачку. “Все, не засну…” – и как меня не бывало. Утром обнаружилось, что в пачке всей этой рвани было тридцать шесть тысчёнц.

Одну нашу перепившуюся ночью боевую подругу оставили мертвецки бледную на общей кухне пускать слюни над баком с объедками: комнаты почему-то надо было освободить к восьми.

Я снова таскал за девятерых. С непривычки болело все, от пальцев до лопаток, – ну так и что? Почему-то моя любимая сестренка не простудилась. В предрассветной холодной тьме она шустро сторговалась с подкарауливавшим у крыльца обмороженным автобусом, вечером пан Мачек обещал нас подкинуть и обратно.

Диссонанс был божественен: завалы сумок – озноб – Блок – Варшава

– совковая нахмуренность зданий… Как те ослепшие дома…

Промелькнул бастион российской державности – знаменитая цитадель, неожиданно небольшенькая и приземистая, как пень от кирпичного баобаба. Вот Висла – снежной бури ад, предвкушающе колотилось сердце, хотя снег уже присмирел и не противился загребущим муниципальным Бриареям.

Проскользнули парящие в прожекторном золоте сновидения о Древней

Греции. Серые твердыни сталинского ампира в каком-то нордическом варианте. Черный наждак бесконечных заслонивших тайну штукатурок. И до чего аппетитно – рынок Сл э живец! Изнанка всегда в миллиметре от нас, но не может же быть, чтобы я, благопристойный сотрудник солидного научного учреждения, на помойке добывал из-под снега давленые картонные ящики! Увидеть свою обольстительную наяду за крытым прилавком – увы, ей по карману только деревянный ящик под задницей да сплющенный картон под ногами. Спина к спине повелитель сверлышек и мясорубок просветленно нахваливал свои бритвенные помазки – и сейчас стоит в ушах: “Барсук, пан, барсук!” Слева врос в лужу озабоченный отец семейства, обсеянный поросячьей щетинкой, обложившийся всей необходимой скукой для дома, для семьи – вплоть до пудовых кроссовок, чтоб далеко не убежать. Справа пританцовывали три сельских хлопчика над грудой вороных лопат. Трясущаяся Зина безостановочно приоткрывала и тут же прятала глянцевый угол

“Кэмела”, ящик под нею так дрожал, что было слышно, как булькает криминальная водка.

Снег под нами таял от жара нашей алчности, я валил под ноги все новые и новые кипы картона. Наш плот проползал среди людского кишения, но каждый пан, каждая пани – это были однофункциональные неразличимые механизмы “возьмет – не возьмет”. Боже, как беспощадно обривает мир эта понурая убийца -

Польза!

Когда хозяйка оставила меня покараулить, как назло косяком пошли охотники до часов – сортов пять, с разными ценами. Прошу, пане, едну минуточку почекайте, лепетал я, покуда отец семейства, выведенный из себя такой безмозглостью, разгневанно не перечислил все цены и ценочки на моем флаге, до клопомора включительно.

Меси поэнергичнее раскисшую стельку мерзлыми пальцами – и никакие мокрые ноги… если бы только не зона Ершикова!..

Воротившаяся в едва уловимой сортирной ауре старшая сестренка во внезапном озарении воззрилась на мои ботинки, полопавшиеся аппетитно, как переспелая буханка, – морские льдинки подтаяли слезами. С ненавистью подтащила к киоску напротив, топнула по прилавку высокими натовскими бутсами: “Меряй! Что, не хочешь одолжаться у чужой бабы?!” – “Почему, просто мне кажется, что бедным стыдно стоять за социализм…” – “Теоретик…” – наконец-то проглянула умиленная насмешка.

Новый хозяйский огляд – не пора ли, мол, смахнуть развесившиеся слюни у забывшейся псины? – и прямо в карман мне сунута пачечка тертых тысчёнц. “Иди погуляй, в этой компании я уже не боюсь”, – и вновь распахнувшаяся зеленая безуминка: “НЕ ЭКОНОМЬ!”

Товарищей по отечеству нетрудно узнать и без переметных сум – мы не боимся запретов светофора и испуганно осаживаем перед вежливо притормозившей машиной: в нашем царстве все по-простому – сильный наезжает, слабый улепетывает. Да, это единственное в мире, что сошло бы за прогресс, – оттеснение физической силы с главных ролей на эпизодические – покуда через века простота нового типа снова не грохнет кулаком: история есть грызня из-за лишнего куска, все, кроме силы, лицемерие! Какая глыба…