…С утра все менеджеры разбежались по аквариумам, в которых сидели их подчиненные, и началась последняя накачка . Каждый из моих коллег лез из кожи вон, чтобы сказать речь, достойную командира, покидающего свою окруженную дивизию, которой выпала честь достойно погибнуть. Я слонялся по коридорам и смотрел через прозрачный пластик, как они жестикулируют, прижимая руки к груди, или потрясая ими в воздухе, или колотя по столу. С Нестеровым, Загорецким и уж тем более Евдокимовым все было понятно, но наблюдать за этими театрализованными монологами в исполнении Захаровой или Керимова было уморительно. Все это было очень похоже на театр теней, с одним лишь отличием: здесь тень отбрасывала человека…
Я пил кофе, спускался покурить, проверял почту, пошел в столовую, простоял там минут двадцать в очереди, но дойдя до кассы понял, что просто не в состоянии есть.
Потом я сидел на широком подоконнике в туалете и писал эсэмэски Ане. После того дня, вернее вечера, у меня так и не хватило смелости набрать ее номер. Однажды я просто взял и послал эсэмэску. И она ответила. Потом еще и еще, и это настолько увлекло меня, что теперь стало для меня ежедневным ритуалом. Понимаю, что воздающих хвалу изобретателю эсэмэс-сообщений миллионы, но не могу удержаться: чувак, ты сделал невозможное! Эта электронная записка – единственный шанс для нерешительных людей не погибнуть от одиночества.
В какой-то момент наши записки стали такими длинными, что их можно было бы издавать. Мы обсуждали кино, музыку, придурков, с которыми нас сталкивала работа, и прочую ерунду. Хотя теперь мне стало казаться, что ерундой является весь мир, лежащий за пределами нашей переписки.
Сейчас, например, я писал о том, как хорошо на улице, и о том, как было бы здорово пройтись вот так, невзначай. Еще я спрашивал, как у нее дела и чем она собирается заняться, а она отвечала что-то неопределенное, интересовалась, что у меня на работе, а я честно отвечал: не знаю. Наверняка это ставило ее в тупик. А еще я заканчивал все свои сообщения смайликами или восклицательными знаками и чувствовал себя глупо, по-студенчески застенчиво, как в те далекие дни, когда не знаешь, как начать разговор с понравившейся девушкой. А в промежутках между сообщениями размышлял над тем, зачем я это делаю, ведь, скорее всего, желание встретиться пропадет очень быстро. Даже сейчас я не был уверен, что хочу ее снова увидеть, ведь она мне не то чтобы понравилась, просто мне не с кем было вот так, запросто, перебрасываться эсэмэсками. Еще я думал о том, что она наверняка держит меня за одного из тех великовозрастных болванов, что крутят легкие романы со студентками, и от этой мысли мне становилось неловко, и я каждый раз убирал телефон в карман, пытаясь соскочить с подоконника, но она слишком быстро отвечала. А в какой-то момент я поймал себя на том, что болтаю ногами.
Но тут в туалет один за другим стали заходить взъерошенные подчиненные моих коллег, здороваться со мной, обсуждать что-то вполголоса друг с другом, и я не успел сосредоточиться на мысли о том, что бы это значило: сидеть на подоконнике и болтать ногами? Видок у них был такой, что сразу стало понятно: сегодня их взгрели по-настоящему, наверное, впервые за год (или годы?), собрания перестали быть пустой формальностью и с сегодняшнего дня все в их жизни должно было необратимо измениться. Они бросали на меня косые взгляды, и я чувствовал, что вид расслабленного менеджера, сидящего на подоконнике и болтающего ногами, являет для них скрытую угрозу. Потому что в такие дни никому не может придти в голову расслабиться. Видимо, он задумал что-то еще более жестокое в отношении своих сотрудников, этот придурок на подоконнике.
Мне хотелось сказать всем этим кучкующимся у писсуаров жертвам, что я не отношусь к тем, кто обещал им райские кущи в случае получения места руководителя департамента или немедленное увольнение – в случае проигрыша. Нет, чуваки, поверьте, я не участвую! Мне все равно, честное слово. Но я молча вышел из туалета, потому что мое признание только напугало бы их еще больше.
По дороге к своему месту я заглянул в приоткрытую дверь, откуда как из улья доносилось монотонное гудение. Там сидели мои «торгаши». Они все были на своих местах и, открыв рот, внимали рассказам людей из соседних отделов. Вид у них был обреченный. При моем появлении «соседи» поспешили покинуть комнату, остальные оборотились ко мне и приготовились слушать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу