Ирвин Уэлш - На игле

Рента не называл меня Дэнни уже целую вечность, а теперь всё Дэнни да Дэнни. Надо сказать, что вид у него и на самом деле кислый.

— Да ладно… расслабься, котик… ну просто, типа, животные и всё такое… да ты не парься насчёт всего этого дерьма… я просто тут думал о невинных маленьких созданиях типа Луны, ну, девочки, прикинь… не надо делать им больно, типа…

А затем он, типа, прижимает меня к себе и обнимает изо всех сил:

— Ты — один из самых лучших людей в мире, чувак. Запомни это. Это не наркотики и не бухло говорят, это я тебе говорю. Просто если начнёшь говорить такое при всех, то тебя поднимут на смех да ещё пидором назовут…

Я хлопаю его по плечу, и мне очень хочется сказать ему, типа, то же самое в ответ, но я боюсь, что это прозвучит так, словно я говорю ему это только потому, что он мне так сказал. И всё же я говорю.

И тут у нас за спиной раздаётся голос Кайфолома:

— Ну вы, два пидора паршивых, или идите в кусты и там трахайтесь, или помогите мне найти Бегби и Мэтти.

Мы тут же выпускаем друг друга из объятий и смеёмся. Мы ведь оба знаем, что Кайфолом, несмотря на постоянную готовность засунуть в любую щель, какая только попадется по дороге, тоже один из самых лучших людей в мире и всё такое.

Выражение лица судьи, который взирает на нас с Кочерыжкой, сидящих на скамье подсудимых, колеблется между сочувствием и отвращением.

— Вы украли книги из книжного магазина «Уотер-стоун» с намерением продать их, — констатирует он.

Хуй их продашь, эти книги. Сам бы попробовал.

— Нет, — говорю я.

— Ага, — одновременно говорит Кочерыжка.

Мы поворачиваемся и смотрим друг на друга. Столько времени я разрабатывал линию защиты, и тут этот тупой мудак все испортил в первую же пару минут.

Судья испускает тяжелый вздох. Нелёгкая должность у этого мудилы, если задуматься. Наверняка утомительно целый день общаться с такими ублюдками, как мы. С другой стороны, бабки ему платят наверняка неплохие, и потом, никто его не неволил идти в судьи. Ему следует постараться держать себя более профессионально, проявлять прагматический подход, а не высказывать вслух своё раздражение.

— Мистер Рентой, вы не намеревались продавать книги?

— Не-а. То есть нет, ваша честь. Я собирался их читать.

— Итак, вы читаете Кьеркегора? Ну что ж, расскажите нам немного о нём, — говорит мне покровительственным тоном это чмо.

— Я интересуюсь его концепцией соотношения истины и субъективности и, в частности, его идеями по поводу свободы воли, особенно тем утверждением, что истинный выбор совершается в момент сомнения и неуверенности при невозможности опереться на собственный опыт или на советы посторонних. С некоторым основанием можно утверждать, что исходно философия Кьеркегора носит буржуазно-индивидуалистический характер, поскольку направлена против коллективной мудрости общества. Однако в его философии скрыт также революционный потенциал, ибо отрицание коллективной мудрости общества ведет к ослаблению идеологических предпосылок для контроля общества над индивидуумом…

Я почувствовал, что зашёл слишком далеко, и резко осекся. В суде умников не любят. Можно договориться до того, что тебе выпишут очень конкретный штраф или, не дай Боже, дадут большой срок. Почувствуй разницу, Рентой, почувствуй разницу.

Судья презрительно фыркает. Он образованный человек и — я уверен — знает о великом философе гораздо больше, чем такой плебей, как я. Быть судьей — это тебе не пуп скрести. Мудаков в суд работать не берут — я почти слышу, как Бегби говорит что-то в этом роде Кайфолому. Они оба сидят в зале на местах для публики.

— А вы, мистер Мерфи, намеревались продать эти книги, как вы продаёте всё, что вам удается украсть для того, чтобы финансировать ваше пристрастие к героину?

— Очень точно сказано, чувак… э-э-э… типа, именно так оно и есть, — кивнул Кочерыжка, и задумчивое выражение на его лице сменилось замешательством.

— Вы, мистер Мерфи, вор-рецидивист.

Кочерыжка пожимает плечами, словно желая сказать, что в этом нет его вины.

— Судя по материалам дела, вы по-прежнему страдаете от героиновой зависимости. Похоже, что и воровство для вас стало чем-то вроде наркотика. А ведь люди работают для того, чтобы производить те ценности, на которые вы периодически покушаетесь. Честным гражданам приходится трудиться, зарабатывая деньги на их приобретение. Многократные попытки убедить вас отказаться от практики совершения этих мелких, но дерзких преступлений так и не принесли никаких плодов. Таким образом, я вынужден вынести вам приговор — десять месяцев тюрьмы.