Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

Постепенно все вокруг меня, не изменяясь внешне, превратилось в чудесное видение. Я был счастлив. Земля и рай явили себя единым целым. Жизнь показалась простым полевым цветком с большой каплей меда в сердцевинке, душа — дикой пчелой-добытчицей.

Внезапно меня грубо вырвали из этого блаженного состояния. Позади себя я услышал шум шагов и шепот. В ту же минуту радостный голос произнес:

— Хозяин, мы уходим!

Возле меня очутился Зорба с дьявольским блеском маленьких глаз.

— Уходим? — спросил я с облегчением. — Все закончено?

— Все! — ответил Зорба, похлопав по карману куртки. — Он у меня здесь, этот лес. И пусть он принесет нам удачу! Вот они, семь тысяч монет, которые у нас сожрала Лола!

Он достал из внутреннего кармана пачку ассигнаций.

— Возьми их, — сказал он, — плачу свои долги, теперь мне не стыдно перед тобой. Там же чулки, сумки, духи и зонтик мадам Бубулины и даже арахис для попугая! И сверх всего халва, которую я принес тебе!

— Дарю их тебе, Зорба, — сказал я, — пойди, поставь свечку, такую же, как ты сам, Богородице, которую ты так обидел.

Зорба повернулся. Навстречу ему вышел в позеленевшей грязной расе и стоптанных сапогах отец Захария. Под уздцы он держал двух мулов. Зорба показал ему пачку денег.

— Мы поделимся, отец Иосиф, — сказал он. — Ты купишь сто килограммов трески и съешь их, старина мой несчастный, ты съешь столько, что переполнишь брюхо, станешь блевать и будешь, наконец, свободен! Давай руку.

Монах схватил засаленные ассигнации и спрятал их на груди.

— Я куплю керосину, — сказал он.

Зорба понизил голос и наклонился к уху монаха.

— Нужно, чтобы была темная ночь, все должны спать, хорошо бы дул сильный ветер. — Зорба давал наставления. — Обольешь стены с четырех углов. Потом останется только намочить в керосине тряпки, лоскуты, паклю, в общем все, что сможешь найти и поджечь. Ты понял?

Монах трясся.

— Да не дрожи ты так, старина! Разве архангел не дал тебе такой наказ? Только керосин, много керосину!.. И будь здоров!

Мы вскочили в седла. Я бросил последний взгляд на монастырь.

— Ты хоть что-нибудь узнал, Зорба? — спросил я.

— Насчет выстрела? Не порть себе кровь, хозяин. Захария прав: Содом и Гоморра! Дометиос убил маленького красивого монаха. Вот и все!

— Дометиос? Почему?

— Нечего в этом копаться, говорят тебе, хозяин, здесь только отбросы и зловоние.

Он повернулся к монастырю. Монахи выходили из трапезной, склонив головы и скрестив руки они шли в свои кельи.

— Прокляните меня, святые отцы! — крикнул Зорба.

Первой, кого мы встретили, ступив ногой на наш пляж с наступлением темноты, была съежившаяся перед нашей хижиной Бубулина. Когда при свете лампы я увидел ее лицо, мне стало страшно.

— Что с тобой, мадам Гортензия? Ты заболела? С той минуты, когда в ее сознании поселилась великая надежда на замужество, наша старая обольстительница потеряла всю свою непостижимую и подозрительную соблазнительность. Она пыталась стереть все свое прошлое, отбросить яркие перья, которыми украшала себя, обирая пашей, беев и адмиралов. Старая русалка мечтала только о том, как стать добропорядочной женушкой, соблюдающей приличия. Честной женщиной. Она больше не красилась, не наряжалась, словом, распустилась.

Зорба не открывал рта. Нервно подкручивая свежеподкрашенные усы, он зажег плиту и поставил кипятить воду для кофе.

— Злодей! — вдруг проговорила роковым голосом старая певица.

Зорба поднял голову и посмотрел на нее. Взгляд его смягчился. Он не переносил, когда женщина обращалась к нему дущераздирающим тоном, это выворачивало ему душу. Одна женская слеза могла его утопить.

Ничего не сказав, он налил кофе, положил сахар и стал размешивать.

— Почему ты меня заставляешь так долго томиться, прежде чем женишься на мне? — проворковала старая русалка. — Я больше не осмеливаюсь показаться в деревне. Я обесчещена! Обесчещена. Я убью себя!

Облокотившись на подушку, я лежал усталый на своей постели, наслаждаясь этой комической и горестной сценой.

— Почему ты не привез свадебные венки? Зорба почувствовал дрожащую пухленькую руку Бубулины на своем колене. Оно было последней опорой на земле, за которую цеплялось это создание, тысячу и один раз потерпевшее кораблекрушение.

Казалось, Зорба это понимал, и его сердце постепенно смягчалось. Но даже на этот раз он ничего не сказал. Старый грек налил кофе в три чашки.

— Почему ты не привез венки, дорогой? — повторила мадам Гортензия дрожащим голосом.