Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

Этот маленький трупик был, пожалуй, самой большой тяжестью на моей совести, ибо я хорошо понимаю сегодня, что насилие над великими законами природы — смертный грех. Мы не должны проявлять нетерпение, а лишь доверчиво следовать вечному ритму.

Я опустился на скалу, чтобы в мире и покое проникнуться этой мыслью, пришедшей мне в новогоднюю ночь. Ах, если бы эта маленькая бабочка могла всегда порхать предо мной, указывая мне путь!

Проснулся я радостный, словно впервые в жизни раскрыл глаза. Дул холодный ветер, небо было безоблачно и море сверкало.

Я пошел в деревню. Служба должна была уже кончиться. Опережая события и испытывая нелепое волнение, я спрашивал себя: кого я встречу в первый день этого года — вестника добра? Или зла? Хорошо бы это был маленький ребенок, говорил я себе, с руками, полными новогодних игрушек; или же это будет могучий старик в белой рубашке с широкими вышитыми рукавами, довольный и гордый тем, что с честью выполнил свой долг на земле! Чем ближе я подходил к деревне, тем сильнее нарастало во мне глупое волнение.

Внезапно ноги мои подкосились: на деревенской дороге, в тени оливковых деревьев, двигаясь легким шагом, вся раскрасневшаяся, в черной косынке, стройная и гибкая, показалась вдова. В ее волнующей походке было действительно что-то от черной пантеры, мне даже показалось, что воздух наполнился терпким запахом мускуса. Если бы я мог убежать! Я чувствовал, что этот разгневанный зверь безжалостен, победа над ним — только бегство. Но как убежать? Вдова приближалась. Гравий скрежетал так, что мне казалось, будто надвигается целая армия. Она заметила меня, тряхнула головой, косынка соскользнула, обнажив черные, как смоль, блестящие волосы. Вдова бросила на меня украдкой томный взгляд и улыбнулась. Глаза ее излучали диковатую нежность. Она поспешно поправила косынку, как бы смущенная тем, что позволила увидеть свои волосы.

Мне хотелось заговорить с ней, пожелать ей счастливого Нового года, но у меня пересохло в горле, как в тот день, когда обвалилась галерея, и жизнь моя находилась в опасности. Камышовая изгородь ее сада колыхалась в лучах зимнего солнца, падавших на золотистые плоды лимонных и апельсиновых деревьев, покрытых темной листвой. Весь сад сиял, будто рай.

Вдова остановилась и, сильно толкнув калитку, распахнула ее. В эту минуту я проходил мимо нее. Она обернулась и, поведя бровями, взглянула на меня. Женщина оставила калитку открытой, и я видел, как она, виляя бедрами, скрылась за деревьями.

Переступить порог, запереть калитку, побежать за ней, обнять за талию и не говоря ни слова увлечь к большой кровати — вот что называется поступать, как подобает мужчине!

Так делал мой дед и так же поступать я пожелал бы своему внуку. Я взвешивал и обдумывал…

«В другой жизни, — шептал я, горько улыбаясь, — в другой жизни я буду вести себя лучше!»

Чувствуя на сердце тяжесть, словно совершил смертный грех, я углубился в заросшую деревьями лощину. Я бродил взад и вперед, дрожа от холода и пытаясь изгнать из своей головы покачивание бедер, улыбку, глаза, грудь вдовы, но мысли о ней без конца возвращались, и я задыхался.

На ветвях деревьев еще не появилась листва, но набухшие почки уже лопались от переполнявшего их сока. В каждой почке был молодой росток будущего цветка, потом плода, затаившегося, сжавшегося и готового устремиться навстречу свету. Под сухой корой, начиная с середины зимы, бесшумно и тайно, день за днем вызревало великое чудо весны.

Вдруг я радостно вскрикнул, увидя перед собой, как в укромном уголке, несмотря на зимнюю пору, смело расцвело миндальное дерево, открывая путь всем другим деревьям и объявляя о приходе весны.

Я испытывал огромное облегчение. Глубоко вдыхая легкий горьковатый запах, я сошел с тропинки и приблизился к цветущим ветвям.

Оставался я там довольно долго, пребывая в бездумном состоянии. Счастливый, я сидел точно в райских кущах, погрузившись в вечность.

Внезапно грубый голос опустил меня на землю.

— Что ты здесь делаешь, хозяин? Я уже столько времени тебя ищу. Скоро полдень, идем же!

— Куда?

— Куда? И ты еще спрашиваешь? К мамаше молочного поросенка, черт возьми! Неужели ты не хочешь есть? Молочный поросенок уже вынут из печи! Такой запах, старина… у меня слюнки текут. Идем же! Я поднялся и погладил крепкий, полный тайны ствол миндаля, сотворивший это чудо цветения. Зорба шел впереди, бодрый, полный воодушевления, с хорошим аппетитом. Основные потребности обычного мужчины — пища, выпивка, женщина, танец — оставались еще неисчерпанными в этом жадном и крепком теле.