Эмма Клайн - Девочки

Она сидела на берегу рядом со мной, вдавливая пальцы ног в грязь. Дергаясь, когда над ухом пролетал комар.

— Всего кусочек, — ныла Хелен. — Один уголочек.

Руз подняла голову, на коленях у нее лежала мятая куча тонкой джинсовой ткани. Она чинила рабочую рубаху Гая, с безучастной точностью клала крохотные стежки.

— Я с тобой поделюсь, — сказала Донна, — замолчи только.

Она перебралась к Хелен, держа бугристый от арахиса батончик.

Хелен откусила кусок. Захихикала — зубы у нее все были вымазаны в шоколаде.

— Шоколадная йога, — объявила она.

Йогой могло быть все что угодно: мытье посуды, стрижка лам. Готовка еды для Расселла. От всего нужно было ловить кайф, слушать, что тебе подсказывает ритм.

Переломать себя, подать себя вселенной на тарелочке, будто пыль.

Во всех книгах писали, что мужчины втянули в это девочек. Это было не так, не совсем так. Сюзанна вскидывала “Полароид Свингер” как ружье. Уламывала мужчин скинуть джинсы. Обнажить пенисы — беззащитные, мягкие, в темных гнездышках волос. Мужчины застенчиво улыбались на снимках, бледнели от предательской вспышки, одни волосы да влажные звериные глаза. “Камера не заряжена”, — говорила Сюзанна, хотя сама украла в магазине кассету. Мальчики притворялись, будто верят ей. И так было не только с фотографиями.

Я таскалась за Сюзанной, за ними всеми. Сюзанна разрешала мне маслом для загара рисовать у себя на голой спине луны и солнца, пока Расселл брал на гитаре пару ленивых рифов, кокетливый, рваный отрывок. Хелен вздыхала, как изнывающая от любви малолетка, Руз, неуверенно улыбаясь, подсаживалась к нам, какой-то мальчик-подросток, которого я не знала, взирал на нас с благодарным восхищением, и никому даже говорить ничего было не нужно — в тишине было зашито столько всего.

Внутренне я была готова к тому, что Расселл снова начнет оказывать мне знаки внимания, но случилось это не скоро. Расселл загадочно кивнул, и я поняла, что должна пойти с ним.

Мы с Сюзанной мыли окна в доме — пол был замусорен мятой газетой, закапан уксусом, надрывался транзистор, мы работали с восторгом прогульщиц. Сюзанна подпевала радио, болтала со мной — с веселой, порывистой беззаботностью. Она казалась другой, когда мы с ней трудились вместе, она будто забывалась и размякала до настоящей себя. Так странно вспоминать, что ей было всего-то девятнадцать. Когда Расселл мне кивнул, я инстинктивно обернулась к ней. За разрешением или прощением или за тем и другим. Легкость на ее лице усохла до хрупкой маски. Она еще старательнее принялась тереть искривленное стекло. Когда я ушла, она дернула плечом — пока, мол, как будто ничего против и не имела, но я спиной чувствовала ее настороженный взгляд.

Каждый раз, когда Расселл вот так мне кивал, сердце у меня подпрыгивало, несмотря на странность всего происходящего. Я отчаянно ждала этих встреч, отчаянно желала поскорее закрепиться среди них, как будто если я стану делать то же, что и Сюзанна, то все равно что буду с ней. Меня Расселл никогда не трахал — с ним у нас всегда было все остальное, он двигал во мне пальцами с механической отстраненностью, которую я списывала на его чистоту. У него возвышенные цели, говорила я себе, он не разбавляет их примитивными желаниями.

— Взгляни на себя, — говорил он, едва почуяв стыд или колебания. Подводил меня к мутному зеркалу, висевшему у него в трейлере. — Взгляни на свое тело. Это не чужая страна, это не другая галактика, — ровно говорил он. А если я отворачивалась, отшучивалась, он брал меня за плечи и снова поворачивал к зеркалу. — Это твоя прекрасная личность, — говорил он. — Красота, и только.

Его слова действовали, пусть и временно. Я впадала в транс, видя свое отражение — шарики грудей, мягкий живот, шероховатые от комариных укусов ноги. Тут не было ничего сложного, никаких хитроумных загадок — одна сиюминутная очевидность, единственное пространство, в котором действительно существует любовь.

Потом он давал мне полотенце — вытереться, и в этом мне виделась безмерная доброта.

Когда я возвращалась к Сюзанне под крыло, она какое-то время держалась с холодком. Даже двигалась скованно, точно в гипсе, сонно, как человек, который клюет носом за рулем. Я быстро научилась ей льстить, научилась не отлипать от нее до тех пор, пока она не перестанет дуться и соизволит угостить меня сигаретой. Потом я пойму, что она скучала по мне, когда я уходила, и неуклюже маскировала это холодностью. Впрочем, как знать — может, мне просто хотелось так думать.