Стив Эриксон - Дни между станциями

Он снова прилег на кровать и ждал. Чем дольше он ждал, тем безнадежней чувствовал себя. Ему хотелось поднять трубку и позвонить ей, но он не знал, что сказать. Он решил все равно дожидаться, пока она не позвонит, как обещала. Но телефон внизу не звонил, не звонил до полчетвертого утра; он услышал его и уверился, что это, должно быть, она, но на лестнице так и не раздались шаги, и стука в дверь так и не было. Он все ждал. К рассвету он понял, что поезд из Парижа был всего лишь прелюдией к тому, что случилось теперь; но от полного, окончательного упадка его удерживали надежда и уверенность, обе воплощенные в Лорен. Для него было непостижимо, что он может потерять ее. Все зашло слишком далеко, чтобы Джейсон смог изменить курс. Все они были в точке, из которой никогда не вернутся, и связь между Лорен и Джейсоном была необратимо разорвана. Лорен должна была это понимать. Джейсон должен был это понимать. Они должны были понимать, что им уже не пережить примирения, ведь они всегда будут знать, что Мишель может ждать за углом. Джейсону придется понять, что его запас шансов иссяк; ему придется жить с сознанием, что она дала ему шанс только потому, что он его вымолил, а Джейсон был не из тех, кто может терпеть такое. Что бы ни случилось, она больше не сможет полностью принадлежать Джейсону; она не сможет больше отдаться ему до конца; ему всего будет не хватать, а Джейсон был не из тех, кто мирится с нехваткой. Всегда будет оставаться та часть ее сердца, где прошел Мишель, всегда останется территория, где Мишель обитал. Джейсон может вселиться туда незаконно, воруя время и не платя аренду; но Мишель однажды был там, и она никогда этого не забудет, и Джейсон тоже никогда не забудет. Ничто никогда больше не будет для Джейсона таким, как прежде. Это был единственный вывод, к которому можно было прийти, и вывод этот был сделан в момент, которого ни Мишель, ни Лорен не помнили.

Но к рассвету воля Мишеля ослабла. Фаталистический ночной бред лохмотьями осыпался вокруг него. Теперь он горько жалел, что оставил Лорен с Джейсоном. Однако он понимал, что она должна сделать выбор не ради него или Джейсона, а ради себя; он также понимал, что ни один из них на самом деле не является для нее самым мудрым, самым лучшим выбором. Мишель понимал, что слишком много золотых браслетов слишком долгое время украшали и обвивали ее тело, и спрашивал себя, не предлагает ли он ей всего лишь еще одно золотое кольцо. Он изучил собственные запястья и щиколотки; он ощупал шею в поисках кожаного ошейника; он поискал замок на груди или застежку-молнию на сердце.

В девять он вышел из номера и встал в фойе локанды. Оно зияло перед ним, как бездна. Он уселся, положив на колени итальянский журнал, и уставился на телефон; хозяйка наблюдала за ним из-за стойки. Время от времени она с улыбкой кивала ему. Прошло полчаса, но телефон все не звонил. Прошел час.

– Зачем ты так со мной? – прошептал он. И тогда он позвонил ей.

Когда она подошла к телефону, он сказал:

– Мне нужно тебя увидеть.

– Да, – ответила она, – мне тоже нужно с тобой поговорить.

Они провели весь день, гуляя по городу. Невероятно, но туман начал рассеиваться, однако едкая жара еще стояла, и каналы были пусты. Ее лицо покраснело, глаза распухли. Она показала ему записку, написанную Джейсоном. В ней Джейсон говорил, что все обернулось против него и ничего не вышло; записка была проникнута ощущением предательства. Последняя строчка была такой: «У меня была лучшая женщина на свете, а я облажался». Лорен сказала Мишелю, что Джейсон согласен на все. Он согласен быть в браке с ней на ее условиях; других женщин больше не будет. Если это действительно означает потерять ее, сказал он, то оно того не стоит. Он сделает все, чего она пожелает. Он никогда не говорил этого раньше и не сказал бы сейчас, если бы это была неправда; каким бы он ни был, Джейсон не был лжецом. Джейсон, который о чем-то умоляет ее, – это было почти непостижимо. Теперь она не знала, что делать; сам Джейсон предполагал, что все кончено и его мольбы бесполезны. Джейсон видит, сказала она Мишелю, что она влюблена, но она чувствует, что ей нужно время подумать. На площади Сан-Марко она заплакала, и Мишель прижимал ее к себе; у моста Риалто, где они занимались любовью, она все плакала. Мишель не мог этого вынести. Он был не в силах видеть ее в таком состоянии. Ты не можешь себе позволить думать еще дольше, сказал он ей; посмотри на себя. Посмотри, до чего тебя это довело. Я хочу тебя, но пусть уж ты лучше выберешь остаться с ним, чем будешь и дальше творить с собой такое.