Павел Пепперштейн - Предатель ада [сборник]

Хотя его общение с Ксенией всегда ограничивалось служебными рамками, все же, видимо, он питал в отношении красавицы-ассистентки кое-какие подспудные собственнические чувства. Узнав запоздало о нашем романе, старик, похоже, испытал острую ревность.

Эта догадка подтверждалась тем обстоятельством, что в те же дни Ксения также была безвозвратно отстранена от работы в институте.

Когда я приехал в институт забирать работы Пабло, мне удалось поговорить с несколькими сотрудниками, которых уже давно я считаю своими друзьями. Сведения, которые они мне сообщили, были достаточно смутными и сбивчивыми, однако они заставили меня взглянуть на наше увольнение другими глазами. Из обрывочных фраз моих друзей я сделал вывод, что Пабло все же сбежал из института и Ермольский считает, что мы с Ксенией причастны к его побегу. Мне, в частности, инкриминировалось, что я втайне снабжал воскрешенного деньгами.

Видимо, Пабло действительно удалось аккумулировать некоторую сумму в евро из числа тех денег, которые он выпрашивал у меня под предлогом, что они вдохновляют его в работе. Нынче мне неизвестно, какова судьба Пабло, где он находится, вернули ли его в институт или же он пребывает в бегах… Я искренне надеюсь, что он на свободе, что его организм нашел в себе силы обходиться без тех медицинских процедур и препаратов, которые прежде поддерживали его жизнедеятельность. Я также надеюсь, что он не сгинул в белоснежных просторах России, что он обрел верных друзей, которые помогают ему.

Несмотря на его многочисленные странности, я искренне полюбил этого человека. Уповаю на то, что сила его духа в сочетании с необычайной физической силой проложат ему путь в новую, независимую жизнь. Интуиция подсказывает мне, что вряд ли он захочет быть художником в этой новой жизни… Может быть, он станет скромным лифтером или охранником супермаркета, а может, крупным вором или звездой порнографического экрана. Не удивлюсь, если через несколько лет встречу его в самой неожиданной роли, в самом неожиданном месте.

Несколько дней назад я столкнулся с Хуанитой у входа в один ночной клуб. Она, очень нарядная и свежая, шла под руку с тем самым поваром-испанцем, который когда-то угощал нас пасхальным ужином.

Когда я заговорил о Пабло, черные глаза этой парочки блестели так лукаво, что это навело меня на кое-какие мысли оптимистического свойства.

Я благодарен судьбе за необычайный опыт, поверхностно изложенный в этих записках, а более всего за тот волшебный трофей, который мне (помимо картин Пабло) удалось унести с собой за стены института, как за стены заколдованного замка.

Я сжимаю в своей руке прекрасную руку Ксении и вместо точки рисую в конце длинного текста улыбающегося Колобка…

Герой наш был физически очень сильным, толстым, молодым, образованным, но больше всего любил спать. Он так глубоко и прочно увязал в своих снах, что иногда ему бывало сложно проснуться — он выпутывался из своих снов как из клейких рыбацких сетей, в которые ловкий рыболов Морфей слишком часто ловил его толстую и задумчивую душу. Как-то раз ему приснилось, что он никак не может подкурить сигарету. Во сне он сидел в просторном лобби гигантского отеля. Вокруг расстилались пухлые ковры, рядами стояли светлые и пустынные диваны, светились торшеры, чья бахрома не шевелилась под ветром, потому что ветра не было. Он сидел один в этом огромном пространстве, сжимая в ладонях зажигалку, и из этой зажигалки время от времени вылетал длинный и острый язык огня — столь длинный, что казалось, он может оцарапать лепной потолок. Сновидец каждый раз резко откидывал голову, чтобы не опалить волосы, и сигарета, которую он сжимал в зубах, все никак не закуривалась. Внезапно он в раздражении швырнул зажигалку за спину, за диван, и в этот момент на кончике сигареты вспыхнуло огненное око, едкий дымок куда-то потянулся, и вкус табака неожиданно так сильно ударил по сознанию, что сновидец словно бы прикипел к своему дивану. Ему казалось, он не в силах пошевелиться, но при этом он не мог избавиться от ощущения, что зажигалка за диваном продолжает излучать огонь, и что уже занялся ковер, и фавнические ножки декоративного шкафчика тоже уже умываются пламенем. Теплое хрустящее сияние крепло за диваном. Сновидец преодолел немыслимое оцепенение, и его сильные руки уперлись в подлокотники, и мощное тело приподнялось, но тут выяснилось, что приподнимается он на своей кровати, в недрах своей темной комнаты. Толстяк проснулся, а фамилия его, кстати, была Мамонтов, и друзья его, естественно, называли Мамонтом. Совсем же близкие друзья и особенно подруги звали его просто Мама. Итак, Мама проснулся. Вокруг было темно, уютно. Впрочем, не совсем темно. Какие-то светлые точки во множестве блуждали по комнате. Мама вначале подумал, что эти точки плавают спросонья в его глазах, но он ошибся. Светящиеся точки существовали независимо — они не подчинялись ни физиологии толстяка, ни его сознанию. Силач присмотрелся. А точек становилось все больше, они словно бы лились по стенам и предметам обширными ручьями, и все это были крошечные светящиеся человечки. Приблизив свое лицо к лакированной поверхности столика, придвинутого вплотную к постели, Мама пытался рассмотреть человечков. Мыслей о том, что он сошел с ума, у него не возникало, поскольку он был совершенно безразличен к самому себе, а значит, никогда не мог бы сойти с ума. Человечков тем не менее подробно рассмотреть не удавалось, они были довольно подвижны, силуэтны, но слишком светились их микротела, так что облики их оставались скрыты светом.