Майкл Корда - Богатство

– Ясно. И ты их подслушала?

Она кивнула.

– Мне пришлось выслушать о себе мало приятного.

– Зависть, без сомнения. Ничего иного не приходится ждать от женщин, по отношению к другой женщине, более молодой и прекрасной.

– Возможно. Однако, помимо прочего, они утверждали, что твои дети пытались отправить тебя в отставку, и что Роберт пытается до сих пор. Неужели между вами все н а с т о л ь к о плохо?

Он стиснул зубы. На миг ей показалось, что он разгневан до глубины души, но, видимо, он решил сохранять спокойствие.

– Как я ненавижу сплетни! Послушай, Александра – я не хочу, чтобы это прозвучало глупо, – но мои дети – не твоя забота.

– Но ведь ты не хочешь, чтобы они знали обо мне, правда?

– Нет. Пока не хочу. Особенно Роберт. Он махнул официанту. – Здесь готовят чертовски вкусное крем-брюле, – заметил он, приканчивая бифштекс. – Я, должно быть, закажу. В моем возрасте нет смысла подсчитывать калории и беспокоиться о холестерине.

– Ну, ты не н а с т о л ь к о стар. – Он разыгрывает старика, думала она, когда ему удобно, но это именно роль, как если бы он притворялся глухим, чтобы избежать разговоров с посторонними. Все мы играем в свои маленькие игры, сказала она себе. Кто она такая, чтобы судить его?

– Достаточно стар, однако, чтобы не беспокоиться о том, что обо мне подумают дети. Ты ведь об этом размышляешь, не так ли?

– Не совсем. Разве дело в детях? Я думала, что это из-за окружающего мира, прессы, света, общественного мнения – или всего, вместе взятого.

– Меня не волнует общественное мнение. И никогда не волновало. Наверное, поэтому я и не стал президентом. – Он мрачно уставился на десертную тарелку. – Сказать по правде, меня не беспокоит, что люди обо мне думают. В том нет никакого смысла.

– Верно. Но я думаю, – не тревожит ли тебя то, что люди подумают обо м н е.

Он потянулся к крем-брюле. Его лицо приняло красноватый оттенок – верный признак того, что он расстроен. Он не привык к спорам, думала она, разве что в кругу семьи. Все остальные, казалось, автоматически подчинялись его желаниям и настроениям. На миг ей показалось, что сейчас гнев вырвется наружу. Я слишком далеко зашла, решила она. Но потом к его лицу стал возвращаться нормальный цвет.

– Ясно, – медленно сказал он.– Ты боишься, что я стыжусь тебя? Чувствую неловкость из-за нашей связи? Из-за разницы в возрасте?

– Возможно.

Он покачал головой.

– Глупости. Меня это нисколько не волнует. И тебя не должно. Вот попробуй это.

Он положил большую ложку десерта ей на тарелку, и она съела его без энтузиазма. Она никогда не любила сладкого, даже в детстве. Однако заставила себя доесть, как бы в знак примирения, хотя ей неприятно было это признавать.

Баннермэн ел с быстротой и свирепостью парового катка, стремясь уничтожить все, прежде чем заговорить. На вкус это было, решила она, очень похоже на ванильный пудинг, только мягче, но, похоже, это детское питание ему больше всего нравилось. Он вытер губы.

– Хорошо. Я расскажу тебе, что могу, чтоб мы могли лучше понять друг друга. Несколько лет назад… – его лицо приняло серьезное выражение, – я попал под проклятье.

– Что?

– У меня в жизни был трудный период. Моя жена умерла. Старший сын, Джон… погиб в…автомобильной катастрофе. При обстоятельствах… – он заколебался. – Ладно, черт с ними, с обстоятельствами, но они были не приятны. Я проиграл борьбу за президентство. Теперь, оглядываясь назад, я даже не уверен, что хотел б ы т ь президентом. Но амбиции давали мне чувство цели, понимаешь? В этом, подозреваю, половина привлекательности поста президента. Твой мозг освобождается от всех нормальных жизненных и семейных проблем, которые ты не можешь разрешить. Для них просто не остается места – примерно, как на войне.

Алекса кивнула. Она ничего не знала о войне, и еще меньше о президентстве, но бегство от семейных проблем, которые не можешь разрешить – это было ей понятно.

– Чтобы не ходить вокруг да около – я, вероятно, пил несколько больше, чем это было мне полезно. Пустил дела на самотек. Принял кое-какие решения, о которых потом пожалел. Отказался делать кое-что, что должен был. По моему, психиатры на своем дурацком жаргоне называют это "кризис среднего возраста".

– Это может случиться с каждым.

– Чертовски верно. Но не у каждого есть сын, который только и ждет, чтобы взять тебя в оборот. Признаюсь, Роберт был чертовски близок к тому, чтобы отправить меня на подножный корм.

– Но что именно он сделал?