Святослав Иванов - Подозрительные предметы

– Я, в сущности, ненадолго, – говорит Паша, – Я торговый агент, и хочу предложить вам вот такой замечательный агрегат.

– Как вы сюда попали? – недоумевает склонившийся над какими-то бумагами зам Огородничего.

Паша смело подходит к их столу и демонстрирует моему дражайшему шефу дрель.

– Этот предмет позволит вам подумать над вашим поведением. Знаете, как он работает?

– Что вы имеете?… – спрашивает Огородничий.

Паша отходит к выходу и, зажав портфель под мышкой, включает дрель и бросает её под стол к Огородничему. Лёгкая улыбка понимания осеняет лицо жертв.

Паша выскакивает из кабинета и бежит обратно. Я отмеряю по секундам, с учётом заминочной погрешности.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Пять.

Шесть.

Семь.

Восемь.

Девять.

Десять.

Ну же? Неудача грозит всеобъёмлющей досадой.

И вот, с поправкой на скорость звука, раздаётся победный грохот.

Вместе с триумфом меня тут же охватывает неожиданное удивление: как они вообще смогли мне поверить? Ведь проще простого же было предположить, что я их обманываю, что я выдумал Армию Прилива сам в рамках каких-то своих маниакальных расчётов.

Ничего же не стоило присмотреться к ведомственной субординации и сообразить, что если в результате акции погибнет заместитель (а в его присутствии в кабинете, исходя из имеющегося расписания, сомневаться не приходилось), то часть начальственной цепочки перегорит, как строчка в тетрисе, и следующим заместителем стану я сам, будучи подающим большие надежды молодым чиновником.

Что ж, объяснить это нечем, кроме кристальной правильности исповедуемых нами идей и убедительности риторики Армии. Эти же факторы сломили мой сдержанный государственнический оптимизм в том первом разговоре с Я. Он, чьё имя, помимо первой буквы фамилии, я стараюсь не разглашать даже в разговоре с самим собой, совершил, казалось, невозможное, отшелушив мою бюрократическую сущность и позволив расцвести моему истинному «я» – самоотверженному борцу за справедливость.

Мимо меня пробегает Паша – я киваю ему, пытаясь втиснуть в короткий кивок всё моё торжество. Он отвечает тем же. Я аккуратно закрываю за ним дверь и, прокравшись за стол отсутствующего коллеги, прячу ключ в ящик его стола. Примерно то же самое этажами выше делает в эти минуты Оля.

Прибегает охранник: взрыв! эвакуация!

Описываю ему подозрительного парня: кожаная куртка, белые волосы, побежал вон туда. Охранник послушно следует по ложному пути.

Заскочил в соседний зал, там коллеги снуют, все издёрганные. Кто-то призывает не паниковать, все в страхе готовятся эвакуироваться, но, вероятно, боятся столкнуться со злом лицом к лицу, поэтому не спешат выходить из помещения. Знали бы они, что их зло – тут как тут, и ничего страшного. Более-менее живых существ мы не убиваем.

Я выхожу из здания через ещё один чёрный ход, вперив свою корочку охраннику в глаза. Тот почтительно жмёт на какую-то кнопку, которая растворяет передо мной прозрачные дверцы на уровне ног.

На улице – толпень. Менты с собаками, автомобили «скорой», какие-то пожарники, туча зевак. Я подхожу к людям, поднимаюсь на цыпочках, как бы разглядывая, что там, за оцеплением, а сам подслушиваю: как и ожидалось, здесь говорят о загадочном бомбисте-альбиносе. Пройдя несколько шагов, я чуть не наступил на ногу Оле: встретившись взглядами, мы расходимся, не говоря друг другу ни слова.

Осколки выбитых стёкол красиво блестят на солнце. Удивительное чувство: я почти физически ощущаю, как мои эмоции расходятся с тем, что испытывают окружающие. Они напуганы, обескуражены: опять что-то выкинули злые террористы, опять зло вырвалось наружу. Я – торжествую, в очередной раз осознавая, что нет никакого добра и зла. Мой друг Паша как-то говорил, что добро и зло созданы для того, чтобы человек мог делать выбор – в первую очередь и по изначальному замыслу, в пользу добра.

Теперь, я думаю, никто не понимает лучше, чем он, что всё это – устаревшая диалектика. Нет никакого добра и зла, есть действие и бездействие. Нет созидания и разрушения, есть зашоренность и свобода. Нет морали и нравственности, есть эффективность и целесообразность.

Сегодня 19 февраля, день отмены крепостного права. Человека, который его отменил, наши коллеги убили по собственной глупости. В день, когда его подорвали, царь Александр II собирался подписать проект конституции – а значит, обеспечить самый главный возможный Прилив в истории страны. Не вышло.