Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Для чего, стоп, для чего я создан? Самому для себя сформулировать никогда не помешает. Если вдруг кто спросит, будет готов взвешенный, чёткий ответ. Я хочу, я хочу, я хочу творить и находиться в общем культурном процессе. Чтобы мои книги читали тысячи, миллионы людей. Если вдруг из этого не получится заработка, буду промышлять лекциями о литературе, заслужу почёт в филологических кругах. И ещё ежедневная публицистика – а что? Наращу, в конце концов, потенциал общественного деятеля, и там уже – моё лицо знакомо телеаудитории, я выхожу с пламенной речью к аудитории, заполнившей мятежную площадь.

Вот – славная жизнь и борьба. А подбить неугодного паршивца, в которого ничто, по большому счёту, не упирается – это что ж? Нет, по-своему замечательно, но почему это должен быть я, человек из совершенно иной глины? И почему этого еженедельно не выкидывают те, кто реально притеснены – не говоря уж о настоящих рабочих и иных бедняках, но вот те-то активисты-радикалы, почему бы им не переубивать всех представителей высокого чиновничества – из мести, хотя бы, за страдающих собратьев? Ну, если радикальности для убийства не хватает, то, положим, просто припугнуть, застращать их? Поставить себе задачу минимум – морально разложить противника.

А я, почему я должен заварить эту кашу? Мне же потом и расхлёбывать? Я создан не для этого. Нужно жить, творить, любить.

Оля, прекрасная Оля. Ч у дная, тонкая, внушающая безмерную радость. Мне бы её в обнимку, и воспарить как те с картины Шагала – а не шагать по-кустодиевски с красным флагом, давя людей и предметы, с каждым шагом возвеличиваясь и стервенея.

Откажусь.

– Друзья, поступила печальная информация, которая, впрочем, для нас по-своему хороша, – начал Влад, – Ко мне поступила информация о том, что одна из соседних троек провалила очень важную акцию. Они должны были подстрелить важного городского чиновника во время визита в школу. Мужик этого заслуживал, но что-то там переклинило у человека, и он не смог выстрелить, вроде бы даже пустился в бега. Его до сих пор не могут найти.

Мы сидели в комнате, в которой было, в противовес улице, как-то даже слишком натоплено.

– Это, по-моему, была большая ошибка со стороны руководителя тройки. Во-первых, он отобрал человека явно психологически слабого, во-вторых, скажем так, сильно превосходящего нас по возрасту. Пожилой – значит, всегда действующий с оглядкой. Это не хорошо и не плохо, просто пусть для нас это будет уроком: скоро вам формировать свои тройки, и вы должны брать туда только сильных духом, смелых, молодых людей, готовых на хорошо продуманные, но с точки зрения повседневной морали необдуманные поступки.

Он отпил чаю, разогревая себя ещё больше, даже в условиях жара Витиной квартиры.

– Но чёрт с ним с уроком и с новыми тройками. Об этом мы поговорим позже, сильно позже. В связи с провалом предыдущей акции, руководство Армии одобрило нашу атаку, и велело провести её как можно скорее. Это большая удача, так как мы могли бы прождать своего времени ещё много месяцев, размениваясь на совсем уж мелочи. А так – у нас есть план, который мы после некоторой подготовки довольно быстро осуществим.

– Есть одна проблема, – сказал я, готовясь сообщить о том, что выхожу из игры. Но здесь у меня зазвонил телефон: звонила Оля, дрожащий, заплаканный голос. Я выметнулся на лестничную клетку, чтобы узнать о произошедшем вне жары.

Расскажу максимально спокойно, чтобы не нарушить хода повествования своими эмоциональными выпадами. Влад устроил Олю в своё ведомство на какую-то непыльную работу в пресс-службе. Согласно плану, которому тогда ещё было неизвестно, когда воплощаться, Оля должна пропустить меня через какой-то потайной проход прямо в прихожую, из которой вход в кабинет интересующего кадавра.

Кадавр с комической фамилией Огородничий с самого начала оказывал Оле излишние знаки внимания. Постоянно заходил в ту комнату, где она работала, игнорируя всех её коллег, спрашивал лично, как дела. Оля не столько раздражалась на неуместный флирт, сколько боялась, что начальник что-то заподозрил. Пару раз это чуть не приводило к срывам.

В тот день, когда я чуть было не отказался от участия в концессии, Огородничий пригласил Олю к себе в кабинет и попытался овладеть ей. Она не далась, и в ответ он отвесил ей затрещину. Оля, моя милая Оля разрыдалась и убежала. Растрёпанная, вышла на мороз и дрожащими пальчиками набрала мой номер.

Говоря с ней, я старался держаться спокойно, уравновешенно, быть ей опорой. Но, повесив трубку, я не смог держаться и ударил стену на лестничной клетке кулаком со всей силы. Я злился, недоумевал, и, конечно, настроен был теперь совсем иначе. Моя рука была испачкана в бледно-салатовой крошащейся штукатурке.