Святослав Иванов - Подозрительные предметы

– Какой я вам Егор Кузьмич, стервецы! Мне до вашего Егора Кузьмича пилить и пилить!

Ребята все попадали от хохота. У меня в голове навязчиво зазвучала музыка из «Ералаша».

– Ну, Егор Кузьмич, уморили! Небось по бабам шастали, да?

– Да нет, ребята, вы что… – мои слова прозвучали явно неубедительно. – Хотя вообще-то есть там одна…

– Вооот, Егор Кузьмич, ну мы-то знаем, что вы – молоток. Слушайте, а давайте сфотографируемся!

Кадеты окружили меня и скорчили благодушные физиономии.

Мне, в общем-то, и не приходилось что-либо говорить, чтобы всё выяснить. Оказалось, что отроки приняли меня за своего любимого повара Е. К., добрые двадцать лет служившего в их корпусе и куда-то запропастившегося буквально на днях.

Их досадное заблуждение разделили и их учителя-офицеры. В ходи разгоравшегося шабаша они то и дело подходили ко мне, хлопали по плечу и пили за моё здоровье.

По мере роста торжества я всё искал момент отлучиться за тубусом, но всем так нравилась моя компания, что и отвернуться-то от них было неловко.

С их слов мне стало ясно, что я, Егор Кузьмич Налимов, готовить умею решительно лишь одно блюдо – пельмени.

Однако число вариаций этого моего мастерства не знает предела. Я научился делать пельмени из всех видов мяса, теста, овощей, фруктов и грибов. Я адаптировал пельмень под все кухни всех народов мира. Я творил фарш таких изысканных оттенков вкуса и аромата, что меня приняли бы на лучших кулинарных фестивалях планеты, но я остаюсь отшельником и уделом избранных – будущего русской военной славы.

Потом был какой-то автобус, тёмный двор, зассанный подъезд. С грязным вкусом коньяка во рту меня вели в мою комнату буквально под руки. Я не мог держаться на ногах – не помню, кто так решил, не то они, не то я сам.

Всё плыло перед глазами, и вместо лиц у людей были пельмени, а потом и вовсе ничего не осталось, кроме теста и фарша. Один нескончаемый пельмень лепился у меня перед носом, а потом снова разворачивался, превращаясь в горстку мяса и мучной диск.

Я проснулся в темнице и вспомнил, наконец, что со мной случилось – тишину нарушило традиционное досадное восклицание, производимое в такой ситуации.

Я был в камере не один – из утреннего полумрака выступал статный абрис лысеющего мужчины, который сидел на противоположной койке.

– А, проснулся! – воскликнул он, и поздоровался, назвав меня по имени. Голова трещала после плохого сна, и я никак не мог понять, кто из моих знакомых составил мне компанию в этом неприятном месте. Я присел, протер глаза и посмотрел на собеседника. Это был мой сокурсник Дима! Тот, с которым мы несли гроб достопочтенного Н. П… Или нет, Н. П. же не умирал.

– Ну, признавайся. По старой дружбе мы разберем твое дело гораздо быстрее.

– Ты теперь здесь работаешь? – спросил я как бы деловито, ничему не удивляясь.

– Зубы мне будешь заговаривать, да? На задушевную беседу меня разводишь, козлёныш?

Я обратил внимание, что глаза у него светятся неестественным синим цветом, оставляя за собой следы в воздухе. Я видел так, будто бы у него вместо глаз полицейские сирены, а у меня – телекамера из 80-х годов.

– Что произошло вчера вечером? – жадно спросил Дима.

– Я пнул бутылку, и она разбила окно, – я вроде бы восстановил последовательность событий.

– Вас понял. И дальше будем блефовать. А я хотел по-хорошему.

В руках у Димы появился утюг. Он небрежно помахал им у меня перед лицом, чтобы я почувствовал жар.

– Ну что ж, где будем прижигать?

– Мне не в чем признаваться!

– Не в чем?! Не в чем! – заорал Дима. – Хорошо, давай тогда посмотрим, может, мне есть в чём признаться?

Дима энергично расстегнул пуговицы рубашки и надавил утюгом себе на солнечное сплетение. Раздалось шипение вареной гречки, вываленной на раскаленную сковороду.

– Страшно? Страшно?

Дима задрал штанину и прижег себе ляжку!

– Сравним? – заревел он мне в лицо. – Это мне не в чем признаваться, это мне ни за что не стыдно. А ты уж не отмажешься, контора пишет!

Дима метнул утюг в стену, длинный провод взмыл в воздухе.

Он уставился мне прямо в глаза своим синим неподвижным взглядом. И, если не подводит память, более страшно мне не становилось с самого дествтва.

– Что, купился?

– В смысле? – неуверенно произнес я. – Ты имеешь в виду, «продался»?

Дима расхохотался и стал застёгивать пуговицы.

– Никто тебя ни в чём не обвиняет. А я просто решил устроить нашу традиционную встречу. Только без основной части, ограничился прелюдией.