Сергей Есин - Твербуль, или Логово вымысла

Во время своего выступления всячески подчеркивал социальную смелость дипломницы, так ясно обнажившей духовные язвы нынешнего и прежнего веков. Но ведь это и понятно, когда писатель начинает сомневаться в собственной судьбе, вся надежда у него на учеников. А вдруг судьба зацепит именно ученика или ученицу, тут и он сможет протиснуться в историю. В речи руководителя тоже промелькнуло, как само собой разумеющее, что у дипломницы есть готовая пьеса - инсценировка дневников Михаила Алексеевича Кузмина. Какого Кузмина? Какого Кузмина? Того самого, без мягкого знака!

Вот тут защита и пошла по непривычной орбите.

- Как, Кузмина? - Послышался громовой голос кого-то из покойников, на время переселившегося в живого. Голос был очень знакомым, с театральными раскатами. Наверняка принадлежал кому-нибудь из специалистов по новейшей литературе. Покойники в этих случая обычно говорят голосами живых. А живым всегда обидно, что их не спросили и не проконсультировались. - Михаила Алексеевича Кузмина, - выявлял свою ученость обладатель театрального голоса, - знаменитого поэта Серебряного века и педераста? Докатились.

- Нравственно ли это? - взвизгнуло женское густое сопрано, явно давно не испытывавшее любви. Я про себя, несмотря на начинающийся скандал, холодно, как и полагается наблюдателю, отметила: писатели обожают говорить о нравственности, как либеральная интеллигенция о покаянии и собственности. - В стране рождаемость падает, - продолжало то ли мертвое, а то ли живое сопрано, подбавив грудных душевных нот, - а тут про однополую любовь!

- Вот именно, - еще один голос прозвучал со стороны задних рядов, от гипсового Горького, - советская литература всегда хранила заветы. - Какие заветы, чего именно хранила литература, сказано не было, но в подобных дискуссиях, как любил говорить Тыква, главное спонтить, что-нибудь гадкое вбросить в спор, а уж потом пусть разбираются. Почему-то запахло кислой капустой. Когда появляется Тыква, капустой пахнет всегда.

- Так порочить нашу родную партию мы тоже никому не позволим! Мы что, значит, даром пятьдесят лет этого, так называемого поэта, не печатали и через библиотеки не распространяли?

Кому, опять подумала я, надо про сгинувшую партию говорить? При чем здесь, наконец, партия? Все уже давно покойники, а что-то еще отстаивают, борются. Лучше бы пыль со своих книг в библиотеки ходили сдувать. Стараясь сделать это незаметно, я обвела наличных мертвяков взором: кто? И тут с другой стороны зала раздалось.

- К черту вашего Кузмина. Он не наш, не московский, они в Питере все извращенцы, даже кабак назвали в честь бродячей собаки. Зоофилы!

Кто же все-таки грязно вещает? Все вроде сидят тихо, скромно, словно еще не просватанные барышни. Тут я окончательно увидела, что моя защита как бы раздвоилась. Одна шла своим чередом - у живых, а другая покатилась у мертвых. У тех и у других была своя правда. И, Боже мой, мертвые, оказывается, агрессивнее живых. Какая у них здесь началась свара. Или они пронюхали о моем желании написать роман об институте и теперь лезут в герои?

Конечно, кое-кто из мертвяков знал о моей работе. Девочка, красавица, недотрога, да еще и романы и повести пишет! Ах, какое торжество народного просвещения! Но только для одних девочка, к которой можно и прикоснуться и о которую можно потереться, а для других - смертельный враг, - у девицы другая творческая практика! Для этих других литература - секретарь райкома, приезжающий на производство, да колхозница, которая коровам вертит хвосты или буряки за ботву из земли таскает. Другой литературы для них нет. Девочка на то, чему они посвятили жизнь, покусилась. Обыденную жизнь простых людей они писать не умели. Социалистический натурализм!

Мертвяки закисли в своем самодовольстве. Премии распределены, места в словарях и энциклопедиях заняты, авторитеты и ранги устоялись. По этим канонам до сих пор дискуссии по подвалам ведут, ветошь перетирают. Но время все же идет, и мертвякам, как и живым, пришлось выработать более гибкую концепцию. Писатель - как овца в стаде: куда ее козел поведет, туда и пойдет. Теперь пытаются обновить политические тенденции.

Тени из подвала пришли не для того, чтобы меня поддержать. Я сразу решила: сейчас что-то произойдет, как и всегда бывает, во время писательских сходок возникнет гвалт, живые полезут на мертвых, будут стараться обратно их закопать. Не дай Бог, в свою очередь, мертвяки вытащатся откуда-нибудь косу, которая является непременной частью их подземной жизни, и начнут превращать живых в покойников. Что же будет? Институт могут обескровить. Но мои предположения не оправдались.