Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви

– О каком щенке?! О моем племянничке, о ком же еще?! Хочешь убедить меня, что между вами невинная дружба? Тогда с чего ты вдруг стала к нему так благосклонна? Так волнуешься о нем, что хочешь вернуться в Москву?! – Дядюшка распалился и стал настолько похож на опереточного злодея, на Бармалея из сказки, что Наташа не выдержала и рассмеялась.

– Что? Что это за истерика?! – визжал Мемзер, который сам был как никогда близок к истерике.

– Да никакая это не истерика, – Наташа достала платок, вытерла выступившие одновременно от боли в ушибленной спине и от смеха слезы. – Я просто не знаю, что возразить в ответ на такую неслыханную, идиотскую ложь. То, как я поступала по отношению к твоему племяннику, было лишь заботой о тебе. Я не хотела конфликта, думала, что тебе будет неприятно, если я стану обращаться с ним, как он того заслуживает. Я не хотела подчеркивать его ничтожество, убедила себя, что он вполне нормальный, вменяемый парень. Ты, конечно, никогда об этом не думал, ты, возможно, вообще обо мне не думаешь, но все, что я делала и продолжаю делать с самого начала нашего брака, я делаю для тебя. Я живу для тебя, я живу тобой! И к твоему родственнику я старалась просто стать ближе, помочь ему адаптироваться в чужом для него городе. Господи, ведь это так понятно! Ну почему в нормальные, обычные вещи, которые так естественны, должна вмешиваться твоя ревность? Я и в мыслях не имела, что ты можешь подумать такое... Я взрослая женщина, твоя жена, я связала с тобой жизнь, поклялась тебе в верности, а ты унижаешь меня, ты посмел меня ударить. Черт побери! – я просто не могу поверить в то, что происходит. Я уйду от тебя немедленно, я не намерена терпеть ложных обвинений и страдать из-за какого-то там молодого дурака, которым ты по праву можешь гордиться. Знаешь, почему? Вы с ним два сапога пара! Два тупых, никчемных сноба. Продолжай воспитывать его в своем стиле и со временем получишь свою точную копию. Желаю счастья!

И Наташа двинулась прочь с веранды. Конечно, она рисковала, конечно, была вероятность, что он не просто догадывается о чем-то. В Москве он мог пустить за ней слежку, в квартире могла стоять аппаратура, мало ли... Но у нее был единственный шанс, и она прекрасно им воспользовалась. Великое женское дарование – одерживать сокрушительные победы бескровно, иначе не назовешь.

– Наташенька, милая! – Слова догнали ее у самого выхода, она остановилась, медленно повернулась, и Мемзер, окончательно сбитый с толку, ввергнутый в смятение всей этой эмоциональной чехардой, увидел, что она плачет, и проклял себя за безобразие, которое он учинил в отношении своей прекрасной, честной, восхитительной женщины. Он был полон искреннего раскаяния. – Я старый осел. Я привык мерить людей по своему стандарту. Но мой род идет от Мамоны , он отец всех банкиров и менял, а ты... Ты Евина дочка...

«Вот опять его понесло, – с внутренней тоской подумала Наташа. – До чего этот старый дурак любит копаться в библейской попсе. Кому он подражает? Самюэлю Джексону в «Криминальном Чтиве»? Небось считает себя неотразимым эрудитом. Какая неудобная чушь...»

– ...Да-да, дочь Евы – матери всех матерей, совершенной женщины, созданной самим Богом. Мне так повезло! Ты совершенная женщина, я только сейчас это понял окончательно. Прости меня! Я умоляю, – восклицал Мемзер.

– Эй! Да что там у вас происходит? Репетируете новогоднюю сказку? Собираетесь нас развлекать за столом? – донеслось с улицы. Оказывается, внизу перед входом в дом уже толпились гости. Так получилось, что они прибыли все вместе и уже несколько минут, затаив дыхание, слушали этот душераздирающий скандал. Наташа прыснула в кулак, Мемзер был в ярости от того, что его застукали за этим публичным раздеванием.

– Милые бранятся – только тешатся, – нашлась в ответ Наташа, взяла мужа за руку и вместе, как и подобает хозяевам дома и пира, они спустились вниз для шутливо-церемонного приема гостей.

Уже напилась Марина. При виде ее Мемзер не смог сдержать удивления, обменялся взглядом с Ариком. Тот едва заметно сгримасничал, мол, «ничего не поделаешь, пришлось взять с собой». Праздничный ужин перешел в свою окончательную, сытую и ленивую фазу. Пили много, говорили нелепые в нетрезвости тосты, что-то обсуждали. Мемзер смотрел в расплывчатые лица своих гостей и думал, что он окружен, в сущности, неплохими, но все же гадкими в своем предательстве людьми. Он работал за идею, мстил, верил в полезность своего промысла, а эти? Ведь это беспробудные снобы, галантерейные предатели, утонченное жулье.