Максим Веселов - «Клуб Шести»

Впрочем, он это заметил ещё пару месяцев назад, дом покидали соседи, верхний этаж, к примеру, не оставила только одна бедная семья, и, когда его друзья позвали «разграблять» покинутый всеми этаж, а он нехотя, но пошёл, то где-то на этом бедняцком этаже потерял тапочки, окончательно уяснив, что грабить нельзя, даже покинутое жилище, сам потеряешь. Теперь дом опустел окончательно и смотрел пустыми бойницами окон в серый мир под целлюлитным жиром неба. Дом готовился принять последний бой, он, этот некогда жилой и тем живой дом, созданный для мира и быта…

Теодор с Мусей пошли побродить по своему дому. В противоположном конце, здание, оказывается, уже начало обрушаться. Теодор ударил ребром ладони по штукатурке и она песочным месивом рухнула под ноги, вместе с большим куском кирпичей.

Рассмотрев кладку, он понял, что дом этот стоит тут уже даже не сто и не двести лет. Кирпичи маленькие, как прямоугольные пирожки, с желтоватым раствором меж ними. Это могли строить тысячу или тысячи лет назад. Учитывая то, что кирпичи рассыпаются в прах, а это говорит об отсутствии обжига (строители не знали огня?

Не было технологий?), то вообще непонятно, каким образом здание продержалось до этих дней. Однако, детская жажда разрушения и взрослая реальность — а, всё одно, рассыплется — взяли верх: они вдвоём начали стучать палками по стенам и те карточными пирамидками скатывались вниз, они прыгали по полу и тогда пол поддавался, и парочка, словно на санках по снежной лавине скользила на половицах по осыпающимся стенам. Веселье смерти! Азарт конницы, с шашками наголо врезающейся во вражеские батальоны! Пыльный запах веков, низверженных под ноги временной телесной молодости… Теодор вспомнил, как рушился на киноплёнке, взрываемый в жизни, храм Христа Спасителя в Москве… что бы через десятки лет восстать из небытия вновь… задумался над круговоротом в природе природы… И проснулся.

Теодор с минуту ещё полежал в постели, разглядывая потолок и прокручивая перед мысленным взором безумие сна. Какой дом?

Вот его дом.

Его собственный, купленный на деньги с его же картин. О чём речь! Но почему, почему-почему-почему раз, два, а то и по нескольку раз в месяц, он возвращается во сне в этот дом? Его дом. Только во сне — его. И в нём продолжается жизнь, и не с того момента, как Теодор снова в нём оказывается, совсем нет! Жизнь там идёт своим чередом, параллельно теодоровой настоящей, то есть, реальной, то есть той, коя не во сне. Первое, что ему требуется, снова очутившись там, это оглядеться и понять, что тут без него успело напроисходить. Это похоже на то, как мы приходя с работы, оглядываем квартиру, на предмет — что тут натворили домочадцы, пока мы вкалывали. Только ещё сложнее — Теодору приходилось уяснять, что натворили-нажили все, включая его самого, того его, который живёт в этом странном параллельном сне.

А если его во сне убьют?

Теодор вскочил с постели и пошёл курить. Убьют! Надо же! Во сне! И чё? Ну, перестанет этот дурацкий сон сниться и — всё. Главное, есть шанс! Что, если его убьют здесь, то он сможет проснуться в том городе. Жизнь продолжается, это я тебе, как доктор доктору…

Вечная песня о славном!

Бред больного воображения.

Даже художнику требуется тормозить свою голову, что бы не терять связь с миром.

Этим миром?

Да. Этим миром. Ибо быть полезным людям из сна — хорошо, а людям из реалии жизни — нужнее. Этот «сон» с нами случается чаще, а значит, он — прав. Так и есть. Вот только кто такая Муся? Эх, хорошо бы хоть её перетащить из того сна сюда, в этот…

Заварив на кухне чай, Теодор закурил и стал разглядывать полку с книгами, тетрадками, папками с набросками и вырезками за много лет. Почитать? Нет. Утро создано для нового. А новое вдохновляется старым. Вынул папку с вырезками из журналов, фото-альбомов, художественных альбомов и ещё сам Бог только знает откуда. Открыл на середине.

Китайские шелка. Мокрая акварель. Девушки. Пьёт зелёный чай из «игрушечной» чашки, сидит среди больших листьев неизвестного растения (лопух?) и думает, соблазняется жёлтым драконом (тот дарит ей горящий шар — свою душу), мечтает жаркой ночью одна и с веером, колдует перед наскальным изображением овна и каменные жрецы ждут поодаль решения своего оракула, пьёт зелёный чай… Как давно это было и было — не с нами…

Рука потянулась за карандашом. Записал и — набросок реки получился сам собой. По реке поплыл уставший от сражений флот.