Максим Веселов - Дом без приведений

— Ну вот, лифт застрял…

— Странно…

— Да чего странного, где живём.

— Где застряли, там и живём…

— И я об этом… Надо куда позвонить или тут кнопка была…

— Не стоит, бесполезно. Тут дело в другом. Я сейчас попробую… (пауза) Не отвечают. Понятно.

— Что понятно? Вы же ни с кем не говорили.

— Это я так… А вы не с шестьдесят девятой квартиры?

— Оттуда… А что?

— Вы супруг Лили?

— Да. То есть нет. Пока. Осенью свадьба.

— Ааа, поздравляю, очень рад познакомиться! Саша. Из семьдесят первой.

— Саша?! А у вас ещё супруга Зина и сынок Кеша!

— Ага, рассказывала?

— Конечно! Столько всего!

— Будем знакомы. А, ну вот и поехали, значит — всё в порядке.

— Заходите в гости! Только не на лифте! (смеётся)

— Да лифт тут не при чём. И вы к нам заходите, Стас, будем очень-очень рады!

— Обязательно!

— Проснулся, что ли? А мамки нет, да? А ты не волнуйся, не волнуйся, хочешь, я как Джерри с Томом побегаю тут у тебя по манежу?

МихСэрыч вздрогнул, контур его тела пошёл рябью и, раздвоившись на диснеевских мышку и кота, понёсся по парапету детского манежа. Он подпинывал сам себя, кусал за хвост, выполнял целую уйму каскадёрских пируэтов, заодно размышляя над тем, что художники в мультипликации даже не представляют себе, насколько тяжело выполнить в действительности то, что они там для людских детей рисуют. Ребёнок в восторге загукал. Дело сделано, лишь бы не плакал. Ай-да диснеевцы! Уловили потребности зрителя!

— Скоро мамка придёт, молочка принесёт! — пищал Джерри, а Том поддакивал, — и скорее бы уже пришла, сколько можно тут в мультики играть…

Пробегая очередной раз мимо стены, МихСэрыч ясно различил на обоях у решётки воздуховода — два сосредоточенных на нём глаза. От неожиданности он чертыхнулся через манеж и больно врезался в письменный стол обеими своими персонажами. Но раздавшийся со стены голос соседа успокоительно прокряхтел:

— МихСэрыч, этт я, не пужайся…

Хозяину дома не стало легче от этого, он уже соскребал свою мультипликационную лепёшку со стены и придавал ей положенный по штату Облик Д`Артаньяна.

— Ты меня извини, — продолжал скрипеть сосед. — Сейчас я, сейчас…

От стены начало отлепляться молочное облако, постепенно превращаясь в милашку Одри Тоту. Носик хмурый, походка старческая и никак не вяжущаяся с образом. Актриса проковыляла по комнате и взгромоздилась в огромное для неё кресло.

— Эхх… ну не могу я в этом вот безобразии ходить, — пожаловалась красавица, показывая распростёртые в стороны руки. — Как гляну на себя в зеркало, так плеваться хочется. Ну что за жизнь?..

В это время Д`Артаньян уже полностью проявился и направился поздороваться с гостьей. Та по-мужски пожала руку.

— Одри, ты не права. Нельзя пользоваться нашей дружбой и постоянно меня пугать. Правила запрещают нам: А) Не стучаться в чужой дом; Б) Вламываться в чужой дом без разрешения; и, самое страшное: В) Путешествовать без сущности! Ты в своём уме? А если бы кто увидел? И мне не поздоровится, что я не докладываю о твоих нарушениях!

— МихСэрыч! — взмолилась девушка, — да ты не сердчай на меня, не сердчай! И не учи, не учи… Всё знаю. А вот только если бы тебе после твоего Д`Артаньяна выдали бы вот таку «одёжу», как бы ты запел??!

Собеседник «актрисы» согласно кивнул и потупил взор. Да и действительно, как не понять товарища? Полвека в маршале Жукове ходил, а тут на тебе — французская актриска… тут любой на его месте взвоет и наплюёт на все Правила. Однако — Правила. Их никто не отменял, и нарушать их нельзя. А получается, что он, эээ, она, не только сама нарушает, а ещё и его тянет в нарушители, ведь который раз тут одними глазами проявляется! И ни разу МихСэрыч ещё не доложил об этом «наверх», а это — преступление не меньше первого.

— Подведёшь ты меня, друг, под монастырь…

— А я бы вот лучше в монастыре сейчас чертёнком жил, чем тут по белу свету в юбке рассекать, — жалилась красавица, и на кокетство это похоже не было.

— Ага, кто же твоего маршала в монастырь примет? Даже чёртом…

Запищал ребёнок.

Одри подошла к манежу и побрякала погремушками. Посюсюкала, поумилялась:

— Ай ти мой мапонький, ай ти мой толстощёкинький! Утю-тю, утю-тю! Скоро мамочка придёт, Кеше милко принесёт, станет Кеша сытинький, спатки ляжет миленький! Утю-тю, му-тю-тю…

Ребёнок скосил глазки к носику, затем зевнул и вдруг уснул, расплывшись в блаженной улыбке. Да, Одри совмещала в себе и дедушку Жукова, бойца, но — добрейшего деда, и юную особу, умеющую убаюкать младенца. Опыта по сюсюканью с малышнёй у Одри-Жукова было — сколько хочешь, ещё в блокадном Ленинграде он успокаивал голодных грудничков и умел их усыпить сладкими «сытыми» снами. Дом тогда разгромили, но хозяйка квартиры была женщина понимающая, перевезла его в тапочке в этот дом.