Максим Веселов - Гоголиада

Однако гости уже прибывали упругим потоком, не спешили заходить в дом, предпочитая прогуливаться по двору и, с надменностью появившихся первыми, разглядывать вновь подъезжающих. А может, их просто дворецкий пока не звал, с него будет — господин строгий и высокомерный, как все, кому не повезло в жизни.

Даже кланяется, словно авансы раздаёт… а ведь, нечай, помрёт скоро… вот так всё у нас. Вот так. Поблестел, поискрился, позабавил, покланялся и — на погост.

Из двуколки выпорхнула нашумевшая в округе пара супругов д, Обильон. Они славились тем, что она не носила под платьем корсета, а он — панталон. Граф с такой нежной страстью рассказывал Гоголиаде все эти трикотажные подробности, что становилось непонятно, откуда ему-то известно, каким именно маслом мадам д, Обильон намазывает соски, дабы они в неподходящий момент не выдали её невинного хобби.

Вот и сейчас она идёт по мощеной дорожке к парадному, а естественность её богатой от природы груди — предательски колыхается при ходьбе из стороны в сторону. Зато уж верно, что по дороге она собирает в свою копилку все взгляды присутствующего гламура. Этого ей, наверняка и требуется. Супруг несёт отбеленное лицо под измеряющими пенсне слабого пола. Он так же коллекционер шёпота за спиной. Что самое интересное — им нужно только то, что они получают, а смысл произносимого толпой, шёпотом или с придыханием, в шипении либо со всевозможными оттенками горечи — им не нужен. Процесс для них — жизнь. Какая разница, на каком горючем происходит движение? Может они и правы, может и не важно. А всё-таки забавно, солидные люди, а развлекаются как дети, вдруг получившие взрослые тела. Что-то в этом есть. Да ну хотя бы то есть, что они тормошат это полуспящее в своих акциях и наследствах общество. А ведь смотри ты, не любят их, обсуждают и кости моют, а на все светские рауты приглашают. Они стали неотъемлемой частью местного колорита, а что другим обсуждать, если не колорит? Ведь колорит? Пригляделась к выделяющемуся и колыхающимся… да колорит, конечно! Вот и приглашают.

Из крытого позолоченного экипажа, с перламутровым двуглавым чудовищем над кучером, выскрипнули пожилые князь и княгиня Жировые. Как говаривал мой тятюшка, на Руси даром фамилий не давали. Нет, сам-то он скорее даже худ, чем тучен, тут дело в ином. Поговаривают (опять же, со слов Графа), что князь на старости лет начал «беситься», с этого самого, в фамилии заложенного. Выйдет поутру в ночной сорочке да босый в имение, а дворовые детки уж строем стоят, ждут, когда князь обойдёт их всех генеральским аллюром, погладит по головкам, раздаст по конфетке и скажет, — Не позорьте, родимые, земли нашей, она нам хлеб-соль насущный даёт!

Ну, ступайте с Богом…

И ступают родимые по домам, выпрашивать у родителей этот самый кусок, чёрствый да последний. Имеют право, ибо конфетки князевы их родители по субботам в соседней деревне на крупу и пшено обменивают. Княгиня по молодости ещё слово имела, а теперь совсем на супруга махнула рукой — любишь холопов, люби, главное — вольной им не раздавай. Из дому не тащит, так ну и Бог с ним, пусть на старости лет тешится.

Приехали ещё кто-то из полезно-необходимых, но о них уже писали. Их уже описывали. Зачем утомляться?

Сколько книг на полках, сколько характеров описано людьми, способными к примечанию оных, а всё же не оскудела земля на пасьянсы в головах сыновей и дочерей своих. Что ни день — нет предела человеку в уме и глупости его. Новости, новости. Перекладываются карты светящейся и скучающей рукой, рождаются новые и новые Личности для Истории, ОколоЛичности для историй и подличности для историек из выеденного яйца.

Ах, ах, а вот и вольнодумец Ульев с жёнушкой Катенькой. Уж сколь почтенна барыня, а для всех — Катенька. Константиновна по батюшке, так её за глаза ещё и инициалами величают — КК… так и говорят: «КаКа», словно на французский манер, а всё одно — по-нашему выходит. Любит мужа безоговорочно, верит во все его завиральни про «Новый Свет от Нового Бога», нос пуговкой вздёрнут, глаза восторженные, ушки, словно ладошки, расправлены для чужого вранья. Наливайте с три короба, всё одно сквозь пальцы протечёт. Он — бессребреник, так вынужден как умеет — хлеб добыть. Врать умеет. А если тут просвещённого люда мало, так что ж не врать, коль за это платят? Так нет же, Ульев, вдохновлённый местным столичным успехом и за границу съездил, там с пять коробов про «Новый Свет» наврал и денег привёз. Да нет чтоб на эти деньги жену одеть-обуть, он так расхорохорился, что решил партию Нового Бога собрать. Говорит, мол, теперь научу, как самим Новый Свет испускать. Безумец, Солнца ему мало. Сам светить решил. Что он и ему подобные в состоянии испускать? Нет предела. Нет предела… Чтой-то будет, если он и впрямь партию свою собственную соберёт? Почему у нас только умных и могут останавливать? Кто дурака остановит? Да кому ж останавливать? Князь Жировой остановит? Или беспанталонный д, Обильон? Или Граф? Нет предела, нет…