МихСэрыч огляделся вокруг.
Из кухни ему был виден кусок разорённого зала квартиры. Слабый разряд электричества прошёл по сморщенному лбу Образа — один из разрывов на календаре прошёл как раз по лицу Д`Артаньяна. Новое видение из памяти накрыло его волной: только что закончилась бомбёжка, он потерял автомат, перелезая валуны камней в полуразрушенном здании. Он слышал из этой квартиры детский плач. Просмотрел все углы — никого, только разорённое гнездо чьей-то семейной жизни. Присел в кухне на перевёрнутый табурет, в руки попались солдатские письма-треуголки и сверху пачки одно квадратное — похоронка… он сидел, в исступлении перебирая письма и не глядя на них.
— Was macht ihr da? [1] Was macht ihr da? (нем.) — Что ты тут делаешь?!
— грубый простывший бас. В дверях стоял уставший фашист со шмайсером на перевес.
— Bist du Kommunist?! [2] Bist du Kommunist? (нем.) — Ты коммунист?!
— не успокаивался солдат.
— Дурак ты… — вздохнул Миша, сожалея о потерянном калашнике. — Нихера я по твоему не кумекаю, сука.
— Bitte deinen Ausweis oder ich schieße! [3] Bitte deinen Ausweis oder Ich schieße! (нем.) — Предъяви документы или я буду стрелять!
— фриц снял с предохранителя шмайсер. Тут перевод Мише уже не понадобился, он выронил письма, схватил осколок кирпича и со всего маху запустил им фашисту в голову. Раздался хруст с тупым ударом одновременно, фриц вздрогнул всем телом и саданулся затылком о голую кирпичную стенку. Но, уже соскальзывая по ней спиной, нажал на спусковой крючок. Очередь полыхнула из дула автомата и Мише обожгло лоб, словно воткнутым в голову лезвием топора. Красное пятно взорвалось у него внутри головы и — темнота…
МихСэрыч встряхнул головой и удивлённо повращал глазами.
Что это было? Новый сон наяву? Его не было ещё в Великую Отечественную. Ему нечего вспоминать из той войны. Про маршала Жукова на Общем Сборе он говорил для красного словца, блефовал, так как был другом Жукова и не раз слышал его военные истории, а в тот момент ну очень хотелось помочь старику. Гмм, даже если бы он и жил тогда — он не мог бы всего этого пережить: Образы не воюют, не стреляют, они невидимы и их нельзя убить пулей, хоть и из самого крупнокалиберного автомата. Даже Жуков — помогал людям исподволь, невидимо для всех и, уж конечно, не стрелял сам. Тогда — откуда это воспоминание? Где он был? Откуда он?
Паутина шрамов на теле жгла и пульсировала разрядами тока нестерпимо. Боль мешала думать. По всей видимости, из-за испытываемого состояния, МихСэрыч утерял некоторые свои обычные способности, в частности — видеть и замечать буквально всё, что происходит в его доме. А именно: уже с полчаса, со стен квартиры, за ним наблюдали.
Испещрённый алыми рубцами Образ поднялся с табурета и побрёл в зал. Срочно надо было себя чем-то занять, думать становилось опасно. Уж слишком непривычны для его ума были подобные видения, пугали. МихСэрыч принялся собирать Зинины и Кешины вещи, складывать их и размещать по привычным местам, раскладывать по полочкам, вешать на плечики в шкаф. Работа давалась всё труднее — тело подчинялось через боль, часто не слушалась левая рука — на календаре она была разорвана больше всего.
Когда квартира приобрела почти прежний, почти ухоженный вид, МихСэрыч ещё раз всё придирчиво оглядел, по-хозяйски, словно перед уходом на фронт. Как Зина теперь будет здесь жить одна, с Кешей на руках? Она же думает, что дитё спит, когда она выбегает в молочную кухню… На что они будут жить… Брошенностью веяло со всех сторон. Шкаф сейчас был пуст лишь на половину, а казалось, что вообще нищенски пуст… Сашины вещи испарились, оставив дом каким-то голым. Незащищённым. Одиночество смердит кисловатым трупным запахом. Скоро этих двоих будет абсолютно некому защитить. Один мужчина их бросил, а второй будет изгнан и сгинет на городской свалке или кладбище…
Вдруг, над спинкой стула, на котором раньше висели Сашины брюки, а теперь зияла пустота поцарапанного лака, МихСэрыч увидел какое-то радужное свечение. Не веря своим воспалённым глазам, он встряхнул головой — видение осталось на месте. И даже увеличилось. Воздух на месте свечения начал обретать плотность и структуру. Потихоньку проявился контур, точнее — сама плотность стала темнеть, а по бокам ещё оставалась полупрозрачность, придававшая непонятные контуры. МихСэрыч замер, во все глаза рассматривая неслыханное зрелище. Он слышал когда-то о чудесах, но сам их никогда не видел, как считал — не свезло. И вот на тебе, напоследок хоть одарили сказкой.
Читать дальше