Максим Веселов - Дом без приведений

Из темноты стали концентрироваться глаза с вертикальными зрачками, смотрящие прямо в середину его мозга. Зазвучал отчётливый густой голос, пробивая голову насквозь, и каждое слово ударялось в глубину черепа:

— Слушай, вот тебе оно надо? В следующий раз я приду не на границе твоего сна и яви, а наяву. И звать меня будут горячкой. Белой. Вот тебе оно надо?

Дальше произошло что-то уж совсем непонятное.

Пространство темноты стало рассеиваться и обрело чёрно-белые очертания комнаты его квартиры. Глаза, ещё продолжающие глядеть в его мозг, оказались висящими где-то в районе ночника в изголовье, отчего Пётр сделал вывод, что лежит на собственной кровати у себя дома и почему-то видит окружающее пространство через закрытые веки. Он как-то вдруг ясно понял, что весь этот бред был показан ему этими глазами, спроецировавшими словно проектор весь «фильм» на экран его головы. Но что-то сейчас у них пошло не так, это было видно потому, что глаза, испепелявшие его мозг словно осеклись и потеряли фокусировку.

И тут он заметил у дверей зала троих субъектов: странного господина в шляпе с перьями, второго потолще в солидном костюме и маленького утёнка, жавшегося к косяку. Не обращая внимания на Петра, существа вступили в перебранку. Первым заговорил солидный пиджак:

— Ты лишаешь человека воли выбора. Он сам должен знать, сколько и где ему пить.

На это голос, принадлежащий глазам, парировал со злобой:

— Вы не правы. Выбор у него есть: знай он свою дозу (только так, что бы навсегда её теперь знать), я больше не появлюсь. Наоборот, спать будет — как младенец… А переберёт, явлюсь уже не во сне, а наяву. И останусь. Или вообще заберу туда, откуда только привела.

В голове у Петра вспыхнула уже собственная догадка, что после третьей рюмки вчера на дне рождения, все остальные уже были просто ни к чему! Голос был прав. Петр не помнил суть беседы за столом, не помнил куда ездил и как оказался в собственной постели. Три рюмки принесли бы ему действительное ощущение праздника, милой дружеской беседы и добавили очарования перед женщинами. Всё остальное было просто опасным и дурным приключением, только чудом закончившимся в собственной постели…

В этот миг глаза снова повернулись к нему, сфокусировали вертикальные зрачки и голос сказал:

— Милый, сделай так, что бы я больше никогда к тебе не вернулась!

Петр согласно кивнул и заставил свои губы произнести «Да», он понимал, что вышел из границы сна и это — явь. Он открыл глаза и картинка комнаты просто приобрела цвет в лучах утреннего солнца. Комната была пуста. Что бы окончательно убедиться — снова закрыл веки. Всё тоже, только в чёрно-белой дымке. У дверей уже небыло странной троицы, но кошачий взгляд всё ещё смотрел на него в районе лампочки.

— Хорошо. — Сказал Пётр, комната подёрнулась дымкой и стала растворяться в темноте.

Последними исчезли глаза.

Петр открыл веки.

Мир наполнился красками.

В пятьдесят второй квартире размышлял Иван Сусанин.

Скоро должен был прийти его жилец-писатель Михал Фёдорыч. Так его звали водолазы, с которыми тот, ещё неделю назад, ежедневно погружался на дно Невы, Невки, всех каналов и протоков, дабы вынимать со дна мутной реки всякую гадость. Платят водолазам хорошо, особенно, если что полезное вынут или достанут труп. Премии. Ребята из бригады чуть ли не молились на Михал Фёдрыча, так как, при любом задании от МЧС или ещё кого, тот интуитивно знал — где искать, и — находили. Бригада во всём Питере ходила в фаворитах, премии срезала, аж ропот среди коллег стоял, так все завидовали. Ребята не сговариваясь молчали про «экстрасенсорные таланты» своего товарища, боясь, что переманят его куда. Уставали все — жутко, но планку держали и «деньгу гребли лопатой».

Для небольшой группы читателей, знакомых с книгами жильца, а так же для коллег по Союзу писателей Петербурга, водолаз-экстрасенс был исключительно — Михаилом Фёдоровичем — утончённым прозаиком, обладающим стилем, знанием и шармом. Вот это и ценил в своём жильце Иван, эта замечательная писательская жилка жильца и подвела Образ, отвечающий за пятьдесят вторую квартиру, «под монастырь». Точнее, под… Иван пока не знал, какую кару ему может назначить Собрание. Дом ещё находился в неведении по поводу фокусов Сусанина. Но близилось, близилось очередное Собрание, на котором, если уж в квартире что-то случилось, Образ должен был отчитаться по полной, со всеми нюансами. Другими словами, близился день, в который Иван сам себя заложит с потрохами. И будет ему кара по делам его. А кары не хотелось до жути, ибо, и в самом деле — не ведал, что творил.