Максим Веселов - Дом без приведений

Смотрящий за 80-й квартирой тяжело вздохнул и сглотнул табачную жижицу.

— Не помню я дословно. Просто выгнал девку, рявкнул что-то со стены. Она аж голой на улицу вылетела пулей. Мальчишки во дворе смеялись. Безобразие…

— Не безобразие! — ораторствовал Председатель. — А преступление! И уже второе на счету этого сумасброда! Это небывалое что-то — так преступить Правила! Даже Толстой себе этого не позволял до такой степени!!!

МихСэрыч стоял разинув рот. Предчувствия сбывались. Беда…

Господин Председатель принял деловой тон:

— МихСэрыч, пора вмешаться. Вы в материале дела, сами всё видели в 14-ой. Превращайтесь из свидетеля в детектива. Выясните, что это за тип у нас тут с ума сошёл.

— Ааа… почему — я? То есть, это… Я же Д`артаньян…

— В первую голову, вы — личность. Гражданин. Д`артаньян там, Харатьян, Петросян, мне сейчас без разницы!

— Боярский…

— Что!?

— Боярский, а не Харатьян и Петросян…

— Боярский-Хренарский, не до жанров, уважаемый! У вас кто в квартире живёт?

— Кеша… Зина и Саша.

— Милиционер у вас к квартире проживает!!! Потомственный! Плюс — вы лично видели преступника. Видели и слышали. Вот вы и займётесь расследованием!

МихСэрыч почувствовал, что жизнь ещё никогда не была к нему так несправедлива. Он теперь обязан не защищать, а разоблачать друга. Выбор — самая отвратительная вещь — думал он. Ко всему, что перед тобой ставит судьба, можно приспособиться и привыкнуть. А то и принять как подарок, который «к лучшему». Но самому сделать выбор — это уже не судьба и не жизнь, тут спихнуть сожаление и горькую слезинку будет уже не на кого. Только один безграничный стыд и сожаление.

В дверь поскреблись.

Господин Председатель лично распахнул ржавую дверь лифтёрской, хотя в этом не было абсолютно никакой необходимости. Сквозящий в душу скрип потряс дом, и это немного остудило председательский пыл.

За дверью трясся от ужаса Утёнок Тим из двенадцатой.

— Г-г-г-господин Председатель, я жутко прошу прощения!

Черчилль не отказал себе в сарказме:

— Действительно, солдат, вы очень жутко просите прощения.

Утёнок ничего не видел и не слышал, его глаза таращились налитыми ужасом пугавицами на присутствующих:

— В моей квартире творится странное…

— И это ты мне говоришь? Ты себя-то сам, видел? Ладно… — недовольно проворчал господин Председатель, уже догадываясь о ком он сейчас услышит, — Что там такое у тебя???

— Кто-то донимает хозяина квартиры кошмарами. Еще скажете потом, что — я. А это не я…

— Глаза?!!

— Какие глаза?..

— Глаза на стене? — включился в помощь расспросов МихСэрыч.

— Нее… почти нее… — мямлил перепуганный Утёнок Тим. — Они не на стене, они у него в голове…

— Без анатомии, пожалуйста, товарищь утёнок! — свирепел господин председатель, — знаем мы, где у людей глаза.

Утёнок был сбит с толку, он вопросительно посмотрел на МихСэрыча, а затем на жующего Черчилля, ища подмоги в сложной головоломке, не способной уместиться в его малюсеньком черепе под жёлтым утиным пушком.

— Чё творит гадина? — Черчилль смачно сплюнул. МихСэрыч так же поддержал:

— Что вытворяет в голове твоего хозяина квартиры этот Облик? И в каких он обликах?

Утка захныкала:

— Да я же не могу к нему в голову залезть, что б посмотреть! А эта гадина — может! Я видел, как она вокруг него вьётся и влетает прямо в голову то через уши, то через нос в разных видах. То трясла его за плечё в виде говорящей собачки. Облики… едва уловимое, почти и не понять ничего: бабы какие-то визгливые, урод с длинными лапами вместо ног, карлик какой-то…

— Короче, МихСэрыч занимается этим делом. Приступайте! Впрочем, я с вами. — господин Председатель заспешил.

Черчиль нахмурил брови:

— А вот я, наверное, это… лучше к своему, мало ли что?..

— Да, отправляйтесь, там вы нужнее, господин Черчилль. Следите у себя. Объявилась же у нас зараза… Только никому и нигугу! Обо всём странном докладывать сразу и непосредственно мне с МихСэрычем!

— Есть сэр!

Петр приехал вместе с Таней на вечерней электричке.

Они шли по неасфальтированной улочке частного сектора. Птицы, много птиц на ветвях, красивых, похожих на попугаев в прериях. Но кругом кричали только вороны. Много пахучей зелени, листва создавала арки с тенистыми проходами, и тогда жара уходила. Местами вдоль заборов изнывали в пыли сонные собаки без поводков. Они не лаяли, только изредка поднимали ленивый взгляд на проходящую пару. Дышалось, кстати, легко — это всегда так, когда городской человек вдруг оказывается в деревенской первозданности. Всё обретает краски, непонятный, но притягивающий смысл простоты, в душе клокочет предчувствие двери в детство. Скоро будет речка (какая же деревня без реки?), и тогда детство вернётся: солнце, радуга, брызги вкусной воды, шустрая речная рыба, серьезное копошение раков в иле, опасные и мерзкие пиявки, смешные лягушки. Зелёно-коричневые лягушки с пупырышками тоже опасны — от них появляются бородавки. Но если удастся найти жёлтую, всунуть ей в попу соломинку и надуть, то лягушка лопнет и начнётся грибной дождь.