Герда Антти - Земные заботы

Однако ни одна жена алкоголика не позвонила мне и не спросила, считаю ли я, что ей следует и дальше терпеть, верить, подтирать грязь и оберегать человеческое достоинство мужа — например, звонить к нему на работу и предупреждать, что его человеческое достоинство заболело, что ко всему у него першит в горле и раскалывается голова, поэтому говорить он не может, кроме того, он вывихнул ногу и разбил нос. Но даже если бы я сказала ей, что ничего этого делать не следует, она бы непременно спросила меня: но все-таки мне следует, наверное, поговорить с ним по душе? Ради Бога, говори сколько угодно, ответила бы я, особенно если тебе нечего делать, но вообще-то ты с таким же успехом можешь поставить пластинку или запиши на магнитофон все, что ты говорила ему десять тысяч раз, все слова утешения, какие тебе придут в голову, и включай его, когда твоя фантазия иссякнет, повторение — мать учения. А если хочешь услышать по-настоящему дельный совет: перестань любить его на сто процентов, довольно с него и пятидесяти. Это тоже не поможет, но зато ты сохранишь себя, а ему все равно хуже не будет.

Нам со Стуре теперь уже не так тяжело. У нас в доме по-прежнему находится мина, но мы приняли необходимые меры предосторожности: повесили на углу дома старый ревун и подсоединили его к пожарной сигнализации — сирену слышно у Хеннинга, если только они с Дорис не сидят вместе на тракторе в защитных наушниках. Мы выжили, а от тетушки Флоренс остался лишь жалкий призрак, время от времени он появляется, но навредить уже не может. В результате всех наших страданий мы получаем солидную плату за наш верхний этаж и вдобавок оборудовали приличный домик для гостей. И еще я обнаружила, что стала назидательно поднимать указательный палец, совсем как старая учительница. Со Стуре я этого пока не делаю, а вот с Пигге бывает. Обнаружила я это случайно: Гун привезли из Гудхема заказанные ею продукты, и я услыхала мопед посыльного, только когда он уже отъехал от дома. Я кинулась к Гун, она как спасательный жилет прижимала к груди коробку с бутылками, я отняла у нее этот жилет и стала читать ей нотацию, тут я заметила свой дрожащий, воздетый кверху палец. Вместо того чтобы рассмеяться, я со всего маху грохнула коробку об пол. Бутылки разбились, и мне же пришлось подбирать осколки и вытирать пол, я знала, что Гун этого не сделает. Лопнули гроздья гнева. Я рассказала Стуре про свой палец, и он признался, что уже не раз замечал это.

Да, жизнь — это не езда по автостраде. У большинства она выбирает извилистые дороги поблизости от ворот ада, где может опалить адским пламенем. Учитывать это нужно, но бояться не следует. Убережешься от пламени в первый раз, будь уверен, что тебе вновь придется повторить тот же маршрут, — все надо изведать на собственной шкуре. Если бы не это, если б высшую науку жизни, которую человек начинает проходить по достижении возраста, дающего право голосовать, и кончает, выйдя на пенсию, можно было постигать вечер за вечером, сидя перед телевизором, не сходя с места, то все были бы очень мудрые. Но пока этого нет, приходится за все платить собственной шкурой.

А Гун? Что ж, Гун несчастна и никогда не будет счастлива, ей это не нужно, она предпочитает прятаться в свою раковину. Ей вроде и нужна дружеская рука, но в ответ на протянутую руку она свою не протянет. Мне кажется, я понимаю ее, однажды мне случайно довелось испытать нечто подобное. Как-то вечером я поехала на велосипеде в гости к дачникам, которые живут на горе, на западном берегу озера. Стуре дома не было, я взяла велосипед и поехала без него. Было жарко, дорога все время шла в гору, и, когда я добралась до них, я просто умирала от жажды. Хозяева сидели на веранде и любовались вечером. Я сказала: Господи, как пить хочется, мне бы сейчас целое ведро воды! Они угостили меня чем-то, похожим на сок, и я пила этот вкусный напиток, пока снова не села на велосипед, и только тогда я вдруг обратила внимание, как им хорошо и спокойно, а на обратном пути я поняла, почему так. Проселочная дорога, ведущая к ним, заросла травой, кустарник по краям дороги разросся, мне казалось, что я, как Восточный экспресс, мчусь сквозь джунгли. Наконец я доехала до дому. Надо им позвонить, подумала я, сказать, что все в порядке. Но строчки в телефонной книге сливались, и звонок пришлось отложить. Я села на веранде в ожидании Стуре и вдруг представила себе, что то же, что я сейчас, ощущает Гун, только так она и хочет жить. А как именно? Я чувствовала, будто весь мир и вся жизнь вдруг сузились вокруг меня, и можно было достать до их пределов, а за пределами уже не было ничего. Я словно сидела в пузыре, и все, что было снаружи, походило на сон. Реальность стала сном, а сон — реальностью.