Наша фамилия тоже была отмечена шрамами: по официальному ходатайству отца в ней изменили две буквы. Новая орфография позволяла пустить глубокие корни во французскую почву.
Таким образом, разрушительная кампания, предпринятая палачами за несколько лет до моего рождения, получила свое тайное продолжение, обнажая безобразные тайны, недомолвки, культивируя чувство стыда, преобразуя фамилии и отчества, приумножая ложь. Даже низвергнутые, мучители продолжали мрачно торжествовать.
Несмотря на крайнюю осторожность, истина вдруг приоткрывалась в незначительных мелочах: кусочек мацы, поджаренный на яйце, самовар в стиле «модерн» на каминной полке, подсвечник, застенчиво хранимый в нижнем отделении серванта, под полками с посудой. И эти постоянные вопросы: меня часто спрашивали о происхождении фамилии Гримберт [1] Речь идет о видоизменении еврейской фамилии Grinberg на ее французский вариант Grimbert. — Здесь и далее — примеч. перев.
и правильном ее написании, смутно догадываясь как о существовании «н» на месте нынешнего «м», так и о замене «г» на «т». Я пересказывал эти предположения дома, отец отвергал их решительным жестом.
— Мы всегда носили эту фамилию, — чеканил он, — это очевидная данность, в ней нет противоречий. Корни нашего рода уходят в Средние века, разве не был один из Гримбертов героем Романа о Лисе? [2] Роман о Лисе — французский эпос эпохи Средневековья.
Всего лишь несколько букв: «м» заменяет «н», «г» превращается в «т». Два незначительных исправления — и вот страстное «ненавижу!» становится приказом «молчи!», а фамильная Гордость обращается в покорное Терпение.
Снова и снова упирался я в глухую стену, которой окружили себя родители, не решаясь разрушить ее и разбередить старую рану, поскольку слишком любил их.
Я предпочел оставаться в неведении.
Долгое время брат помогал мне бороться со страхом. Он сжимал мою руку, шутливо ерошил волосы, и я чувствовал, что могу вынести все что угодно. Сидя за школьной партой, я ощущал тепло его плеча, а отвечая у доски, слышал, как он шепотом подсказывает мне правильный ответ.
Он олицетворял для меня непокорную дерзость, он был одним из тех, кого наказывают за слишком смелый бросок мяча или штурм чугунной ограды. Я восхищался этими героями, но сам подпирал спиной стену, неспособный на подобные подвиги, и с нетерпением ждал спасительного звонка, чтобы вернуться к безопасным тетрадкам. Я сотворил себе брата-победителя. Непревзойденный, он лидировал всегда и всюду, в то время как я выставлял на суд отца свою тщедушную слабость, притворяясь, будто не замечаю в его взгляде тени разочарования.
Родители, любимые мои родители… Их литые мускулы, совершенные тела, похожие на статуи, которые я с трепетом разглядывал в Лувре. Мать — прыжки с вышки и спортивная гимнастика. Отец — греко-римская борьба и тренажеры. И общее — теннис и волейбол. Две особи одного вида, созданные для того, чтобы встретиться, соединиться и обзавестись себе подобным потомством.
Их потомством стал я, и с извращенным удовольствием изучал я в зеркале свое хилое, тщедушное отражение: угловатые колени, выпирающие сквозь кожу кости таза, тонкие, как паучьи лапки, руки. Меня пугала впадина солнечного сплетения, похожая на след от удара кулаком, навсегда впечатанный в мое тело.
Кабинеты врачей, диспансеры, больницы. Запах хлорки, с трудом перебивающий кисловатый дух тревоги. Тлетворная атмосфера, в которую я вносил свою лепту, покорно кашляя под стетоскопом, подставляя руку под иглу капельниц. Каждую неделю мать сопровождала меня в одно из таких заведений, быстро ставших привычными, помогала раздеться, рассказывала о симптомах врачу, с которым позже уединялась для приватной беседы. Я же безропотно сутулился на смотровом столе в ожидании приговора — операция, госпитализация или, на худой конец, курс витаминных инъекций и ингаляций. Годы были потрачены на то, чтобы подправить мою рахитичную анатомию. Все это время мой брат выставлял напоказ свои богатырские плечи и безупречную гладкую кожу, покрытую светлым пушком.
Перекладина, тренажеры, шведская стенка — отец тренировался каждый день в дальней комнате нашей квартиры, превращенной в спортивный зал. Мать, хоть и проводила там меньше времени, разминалась с тем же упорством, из страха перед малейшей дряблостью мышц.
Родители владели большим магазином, расположенным на улице Бург-л'Аббе, в одном из старейших кварталов Парижа, который славился своими трикотажными мастерскими. Большинство мелких торговцев спортивными товарами заказывали у родителей купальники, трико, белье и прочую амуницию. Обычно я устраивался за кассой, рядом с матерью, и вместе с ней принимал клиентов. Иногда я помогал отцу, брел вслед за ним в тот или иной угол склада и наблюдал, как он без малейших усилий поднимает пирамиды картонных коробок, оклеенных фотографиями спортсменов: гимнасты на кольцах, пловцы, метатели дисков. Мужчины с коротко стриженными, слегка вьющимися волосами напоминали отца, у женщин была прическа матери — пышная шевелюра, перехваченная лентой.
Читать дальше