Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

До этого брюки застегивались на пуговицы, и этот процесс занимал довольно много времени. Особенно по утрам, когда пальцы не очень слушались, а ты торопился в школу или на работу. Некоторые забывали застегнуть штаны, и тогда эти пуговицы торчали наружу к необычайному веселью окружающих.

Незастегнутые штаны были навязчивым кошмаром артистов, лекторов, преподавателей, экскурсоводов.

А я точно помню, что впервые увидел и попробовал его зимой 1962 года. Отец откуда-то притащил это наимоднейшее чудо. Он вообще имел склонность к разнообразным новинкам. Растворимый кофе. Местного производства.

Когда родителей не было дома, я насыпáл в чашку пару ложек этого волшебного порошка, заливал его кипятком, клал сверху дольку лимона и пил его, сидя в кресле и изображая иностранную жизнь. В одной руке — дымящийся напиток. В другой — воображаемая сигара. Между двумя глотками я подносил два растопыренных пальца к губам, вдумчиво затягивался и долго, рассеянно глядя в потолок, выпускал «кольца».

Это было прекрасно!

На уроке в восьмом классе учительница Ирина Петровна вызвала меня к доске и попросила ответить на вопрос, какие главные герои «Онегина». Я почему-то, видимо из желания сказать что-нибудь оригинальное, сказал, что главный герой, точнее героиня, там всего одна. «Кто же это?» — с дидактическим прищуром спросила учительница. «Онегинская строфа», — ответил я. И тут же был отправлен на место с убедительной двойкой.

Но дело-то в том, что я и теперь в этом уверен.

Когда зимой 1961 года отец вернулся из Болгарии, где он проработал примерно полгода, он навез множество различных подарков. В том числе несколько флакончиков розового масла. Один из флакончиков разбился в чемодане. После чего наша квартира несколько месяцев яростно благоухала розовым ароматом.

Первое время это казалось приятным. Потом постепенно стало отвратительным. Мне нравится, что нынешние розы, которые продаются в цветочных киосках, совсем не пахнут.

Весной 1947 года, то есть года моего рождения, в Москве состоялся грандиозный праздник — 800-летие Москвы.

Это был ужасно пышный и многолюдный праздник. Моим родителям ужасно хотелось пойти на эти «народные гуляния». И они рискнули пойти туда вместе со мной, с грудным младенцем. В страшной толкучке меня чуть не раздавили. Но не раздавили все же. А старший брат потерял там кепку. Ерунда, конечно. Но все же кепка! Жалко.

В детстве я любил смотреть по телевизору различные праздничные концерты. Особенно я ждал, когда ближе к концу там появлялись какие-нибудь куплетисты и прочие юмористы. Оперных певцов и солистов балета я любил меньше. Но как-то терпел.

А вот когда конферансье объявлял, что сейчас будет «сцена и дуэт из оперетты такой-то», я просто выбегал из комнаты, не вынося этих ужасных противоестественных голосов и интонаций. В этом отношении с тех пор мало что изменилось.

А у меня когда-то была почтовая марка с его изображением. Большая такая марка — яркая и красивая. Он там был молодой, кудрявый, в белом военном мундире, в погонах.

В нашем дворе жил один мальчик. Он был одноногий и ходил на костылях. Когда ему было года четыре, он выбежал за ворота и попал под трамвай. И потерял ногу.

Его родители зачем-то внушили ему, что нога со временем вырастет. И он в это свято верил. Долго верил. И время от времени говорил: «Когда у меня вырастет нога, я тоже буду играть в футбол». Зачем эти дураки-родители так сделали, я не понимал тогда, не понимаю и теперь.

Когда Коля Лепин повис на пожарной лестнице, хулиган Витька Леонов подкрался к нему сзади и стащил с него сатиновые шаровары вместе с трусами.