Гийом Мюссо - Квартира в Париже

Она исчезла из виду, а он еще долго стоял неподвижно, как оглушенный. Как теперь поступить? Воспользоваться удобным случаем и купить билет до Афин? Несколько секунд он забавлялся с идеей удрать из парижского ада, от этой ненавистной, вызывавшей у него омерзение цивилизации, не обращавшей на него никакого внимания. Если вылететь сегодня, то уже вечером он окажется на своем греческом острове и проведет одинокую жизнь вдали от всего, что его ранит: от женщин, мужчин, технологий, загрязнения всего и вся, чувств и надежд. Но после долгих колебаний он отверг этот вариант. Что-то – он не знал, что именно, – удерживало его в Париже.

Он покинул терминал и встал в очередь на такси. Ждать пришлось меньше, чем он думал. Он попросил отвезти его в 6-й округ и вдруг произнес неожиданную для самого себя фразу:

– Можете высадить меня перед отделением «Оранж»? Мне надо купить мобильный телефон.

Всю дорогу он провел в противоречивых раздумьях и с тяжелым сердцем восстанавливал в памяти страшную историю, услышанную от Пенелопы Лоренц.

Эта история была усеяна трупами, пропитана слезами и кровью.

– Джулиан! Скорее, очень тебя прошу!

Манхэттен. Верхний Вест-Сайд. 12 декабря 2014 года. Десять утра.

Меня зовут Пенелопа, девичья фамилия Курковски, по мужу Лоренц. Если вы женщина, то, без сомнения, видели меня несколько лет назад на обложках «Вог», «Эль» и «Харперс Базар». Видели – и ненавидели. Я же была выше, стройнее, моложе вас. Я была классной, у меня было больше денег, я выглядела лучше, чем вы. Если вы мужчина, то, встретив меня на улице, вы бы на меня оглянулись. Независимо от вашей образованности и от уважения, которое вы теоретически испытываете к женщинам, тайный мерзавец, который в вас наверняка сидит, подумал бы при виде меня: «Уж больно хороша!» или «Чертовка, вот бы такую трахнуть!».

– Идем, Джулиан!

Такси высадило нас на углу Сентрал Парк-Вест и 71-й стрит. Отсюда меньше двухсот метров до отеля, где меня ждет Филипп, но мой обычно непоседливый сын почему-то замер на месте.

Я оглядываюсь. Джулиан, закутанный в куртку, сидит на ступеньке красавца дома «браунстоун» из красного песчаника и с мечтательным видом следит, как тает в холодном воздухе выдыхаемый им пар. На лице у него блаженная улыбка, все молочные зубки наружу, на коленях старая плюшевая собачонка, которая того и гляди распадется на части от ветхости.

– Хватит, я тебя жду!

Я возвращаюсь к нему и тяну его за руку, заставляя встать. Как только я к нему прикасаюсь, он ударяется в рев. Вечно один и тот же цирк, одни и те же капризы.

– Прекрати!

Я с ума от него сойду! Все остальные от него в восторге, никто не подозревает, каково приходится его матери. То он ленив и мечтателен, то агрессивен и плаксив. Эгоист, каких мало! Не знает, что такое благодарность, что бы для него ни сделали.

Я уже готова пригрозить, что сейчас отниму у него дрянную плюшевую собачонку, как вдруг белый фургончик наезжает колесами на бордюр и тормозит в метре за моей спиной. Водитель выпрыгивает наружу, а дальше все происходит так стремительно, что у меня не хватает ни времени, ни самообладания оказать сопротивление. Меня накрывает тень, я получаю удар кулаком в лицо, в живот и в бок, меня швыряют в фургон. Я задыхаюсь, корчусь, поджав колени к животу, от боли не могу даже кричать. Едва приподнимаю голову – и на меня падает сын, его тоже зашвырнули в фургон. Затылком он разбивает мне переносицу, кровь заливает мне лицо. Резь в глазах, веки падают.

Я прихожу в сознание в полутемном чулане, за ржавыми решетками. Здесь впору держать зверей: тесно, грязно, мерзко. Джулиан навалился на меня, хнычет и размазывает кровь. Я прижимаю его к себе и понимаю, что кровь у него на лице – моя. Я пытаюсь его согреть, уверяю, что все обойдется, что папа придет и спасет нас. И без конца осыпаю его поцелуями. Как мне стыдно, что я часто выливаю на него литры желчи! Не иначе, происходящее сейчас с нами – следствие моего распутства.

Я щурюсь и пытаюсь что-то разглядеть в темноте. Две лампы под потолком, свисающие с железных балок, дают скудный свет, но его хватает, чтобы догадаться, что нас заперли в сарае, где хранится инвентарь то ли зверинца, то ли цирка. Я различаю другие клетки, рулоны заградительной сетки, груды железных стульев, муляжи камней, какие-то гнилые доски, пластмассовые кустики.

– Мама, я хочу пи-пи, – плачет Джулиан.

– Ничего, милый, потерпи.