Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 1

Мариус терял почву под ногами, начинал паниковать, настаивал и уговаривал, в самых розовых красках живописал Маше ее перспективы. В сотый раз Мариус уверял, что с главврачом родильной клиники, расположенной в окрестностях Женевы, — большим другом семьи, который уже не одному маленькому Альтенбургеру помог появиться на свет, — всё согласовано в мельчайших деталях. Ее ждали идеальные условия, забота, простые житейские радости, о существовании которых она, похоже, совершенно забыла…

В четвергв Сокольниках снова раздался звонок Четвертинова. Теперь он звонил из Москвы. Хотел срочно увидеться. Им якобы нужно было поговорить о чем-то «ужасно» важном, ради этого он будто бы и прилетел…

От одного вида Павла — заросшего, осунувшегося, с темными кругами под глазами, за час опустошившего пачку синего «Ротманса» — Маше стало страшно и за себя, и за него. Вместе с тем она неожиданно как-то вдруг успокоилась. Исподтишка скручивала жалость, а заодно давала знать о себе и горечь от того, что произошло с ними обоими за последние месяцы, от того, что она не знала, как ей теперь помочь человеку, с которым еще вчера она делила всё.

— А с военкоматом что? Уже не бегают за тобой? — спросила она.

— А черт его знает… — Четвертинов сидел на стуле ссутулившись, не поднимая глаз.

— А если поймают?

— Да кто меня будет ловить? Я ж туда и обратно…

— Как дела там?

— В Нью-Йорке? Да так же всё… Соскучилась? — Лицо Павла исказила невеселая ухмылка.

— А твои… неприятности? Тебе не угрожают больше? — поинтересовалась Маша.

Четвертинов выпустил из ноздрей две сизые струйки дыма и презрительно хмыкнул:

— Уладилось.

— Где ты теперь живешь? — спросила она.

— Еремин опять на заработки подался. Эх, Маша… — Павел вздохнул.

— Паш, если ты приехал отношения выяснять…

— Да нет, чего уж тут теперь выяснять… Просто увидеться хотел.

— А как же ужасно важное дело?

— Я так волновался за тебя, ты не представляешь! — Четвертинов с озабоченным видом покачал головой.

Маша и верила и не верила.

— Если хочешь жить одна, это твое право! — не снижая эмоционального накала, развил свою мысль Павел. — Очень даже могу тебя понять… Ну, психанула. Так ведь не конец света же. Давай забудем! — Четвертинов ненадолго впал в задумчивость, после чего, заглянув Маше в глаза, добавил: — Эта парочка… доконали они тебя, да?… Чемпион с мымрой!

— Это ты меня доконал, — помолчав, ответила она. — Своим похабством, пьянством и травкой.

Четвертинов, ухмыляясь, уставился в угол, пару секунд выждал и уже совершенно другим тоном произнес:

— Маш, ведь я тебе всегда помогал, да? Ведь даже в этом деле… Что бы ты делала без меня? Картиночки свои пристроить опять бы пыталась? Долларов по сто? Ведь с Альтенбургерами кто всё организовал?.. Я! Ну, если вспомнить? А теперь что, я должен за все свои заслуги сидеть и лапу сосать?

— Ты, Паша, о какой лапе говоришь? Ты бессовестно наживался на мне, причем за моей спиной! Если ты снова пришел затем, чтоб требовать денег, хочу напомнить тебе, что я не вещь, которой можно торговать… И у тебя нет никаких прав на меня, уже хотя бы потому, что я никогда тебе не принадлежала. Никогда!

— Еще не встречал человека, у которого из-за денег крыша бы не поехала. Обычная история, — печально упрекнул ее Четвертинов. — Вопрос в размере… в размере суммы.

— Ты меня и тут обдурить умудрился, мой преданный друг! Мариус и Лиза, когда они приехали… я такое от них услышала!

— В Москву, что ли?! Когда это они успели? — удивился Четвертинов, от неожиданности даже не чувствуя себя сколько-нибудь оскобленным.

— Ты же вымогательством занимался! Самым натуральным вульгарным вымогательством! Дурил людям головы своим «посредничеством»… Паша, у тебя совести нет. Ты…

— Что они в Москве делают? — недоуменно переспросил Четвертинов, будто не веря в услышанное.

Ее опять пробрал страх, но какой-то новый, доселе незнакомый, утробный. Маша понимала, что разумнее всего свернуть разговор прямо сейчас, встать и уйти, но что-то продолжало ее удерживать.

— Знаешь, чтобы ты никого ни в чем не упрекал… и никого не проклинал… я согласна, — вдруг сказала она. — Согласна отдать тебе то, что там осталось. В банке лежат двадцать тысяч, о которых ты так мечтал… Ты ведь мечтал об этом?.. Но с одним условием. Ты дашь мне слово, что никогда… никогда больше, слышишь, Паша?.. не вспомнишь обо мне. Я больше не хочу никаких отношений с тобой… Это моя жизнь, и я больше не хочу, чтобы ты совал в нее нос! Я не хочу, чтобы ты преследовал меня. Ты должен забыть о моем существовании. Если согласен…