Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Острый металлический вкус кипятка растекался по всему телу капитана. Боль, появившаяся в груди, стала отступать.

— Капли воды даже не дали, во сволочи! — выругался Федоскин. — Тут есть фельдшерица. Эмма… Из наших она. Ты отдохни, полежи, а Эмма тебя потом посмотрит, — посулил сержант.

После кипятка с сахаром мысли стали тягучими как сироп. Сквозь мутноватую пелену, застилавшую и глаза, и сознание, капитан видел — но опять урывками — то темную шоссейную дорогу, то подвал, в котором что-то копошилось, то опять звездное небо над головой. Всё остальное казалось как бы отгороженным, подвешенным в пустоте и медленно парящим. Связать концы с концами по-прежнему не удавалось.

— Свою порцию принес тебе… Раб-то… молодчина, — прозвучал где-то рядом голос Федоскина.

— Кто? Какой раб? — не понял Рябцев.

— Да дядя Степа. Это он был, Степа. Бывший хозяин его… ну тот, который выторговал его… он командует здесь, — ответил Федоскин. — А дед… на побегушках он. Восемь лет так живет, и ничего — хоть бы хны. Раб! — смачно повторил сержант.

Рябцев хотел что-то уточнить, но молчал, берег силы.

— Эмма говорит, пневмония у тебя, — сообщил Федоскин. — Уколы ставить разрешили, а на довольствие не ставят. Так что держись! Это зимой кашей решили кормить да лепешками. А то вообще баланду давали — вода да комья муки. Мы их клецками называем. Клецками… Сволочи! — выругался сержант. — Я бы их препарировал, как насекомых. Держал бы в стеклянной банке, по одному бы вытаскивал… Сначала ножку, потом крылышко… Как они нас. Как они… — бормотал сержант.

Федоскин отполз в угол и оттуда еще долго неслись его диковатые угрозы. На некоторое время он умолк, а затем членораздельно произнес:

— Чем больше ты пролежишь, капитан, тем лучше. Над новенькими любят издеваться. Нас-то ничем не удивишь. То сами, то шпане дают развлечься. Есть тут два паренька. Звереныши! Отмутузят так, что… Вместо утренней зарядки. Выстраивают и делают перекличку. А когда все пересчитаются, тут и начинается. Деда нашего, Степана, не трогают. Он хозяйский раб! Мы — хуже рабов, хуже собак. Ты, главное, подольше лежи, — повторил Федоскин. — А там, может, и наши очухаются…

— Где остальные? — спросил капитан.

— Кто — остальные?

— Со мной было… Трое, — сказал капитан.

Федоскин, будто не услышав вопроса, молча пошмыгивал носом в своем углу. Но тут и до него, очевидно, дошло, что именно об этом накануне говорила фельдшерица Эмма; она понимала чеченскую речь и иногда рассказывала о том, что слышит в лагере из разговоров хозяев. Ему и Степану Эмма рассказывала о ссоре, произошедшей между чеченцами из-за того, что двое офицеров, на днях попавшиеся боевикам в руки — и, если Эмма правильно поняла, произошло это прямо в Грозном, — были насмерть забиты прикладами по дороге в лагерь. От офицеров решили избавиться, потому что они не помещались в багажнике одной машины…

Воспаление легких, перелом запястья левой руки, вывих голеностопного сустава и отек лица, кроме того, ушиб затылка, полученный от удара прикладом, ссадины, синяки по всему телу и, судя по другим симптомам, которые подмечала Эмма, еще и сотрясение мозга — на его теле не осталось живого места. И тем не менее все вокруг, в том числе фельдшерица, считали, что капитан еще легко отделался.

Кости черепа не были повреждены. Несмотря на головокружение, шум в ушах и неровный пульс, при нормальном постельном режиме, при минимальных дозах мочегонных средств — других препаратов на лечение в лагере не отпускали, — последствия сотрясения должны были свестись к минимуму. Гораздо более серьезные опасения у Эммы вызывало запястье Рябцева. Лагерный «интендант» поскупился на гипс, на руку пришлось наложить шину, примотав бинтом обычную дощечку, и кость могла срастись неправильно…

По зрительным ориентирам, а также из всего того, что он уже слышал за эти дни, пытаясь высчитать в уме местонахождение лагеря, капитан Рябцев не мог прийти к однозначному выводу. К югу от Бамута, где-то в среднем поясе гор… — с этим была полная ясность, это знали все пленники. Но где именно? К востоку от Джайрахского ущелья? Рядом с Ингушетией? На границе Сунженского и Назрановского районов?

Ни Эльбрус, ни Казбек с территории лагеря не просматривались. Правда, с восточной стороны виднелись покрытые снегом склоны. Но это могло быть что угодно. Не отроги ли хребта Цорилам? Однажды доводилось разглядывать этот хребет на карте: он находился к юго-западу от Грозного, и название почему-то запало в память. Цориламская горная гряда могла проходить действительно недалеко. Не исключено, что южнее. Возможно, что грузинская граница тоже в двух шагах. Тянулась где-то здесь и настоящая дорога, поскольку, несмотря на снежную зиму, в лагере принимали машины с повышенной проходимостью. В отдаленной высокогорной местности автотранспорт вряд ли смог бы перемещаться в зимнее время: проселочные дороги давно завалены снегом. Где-то поблизости должны были находиться и населенные пункты, и сектора, контролируемые федеральными войсками, — неслучайно территорию столь тщательно маскировали. Однако сотовая связь в лагере не работала, мобильными телефонами никто не пользовался.