Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Большая часть укреплений была отстроена на отлогой стороне лесистого склона и, судя по трудозатратам, еще в «ичкерийский» период, когда на строительные работы выделялись средства. Фортификационно-земляные сооружения, окаймлявшие лагерь по периметру, жилые блиндажи и хозяйственные постройки, врытые в землю укрытия для машин, конюшня, вольер для собак и даже оборонительные сооружения, ходы сообщения с обшитыми стенками, снабженные трапиками, да и наблюдательные сапы, выходившие к краям леса и обрывам… — повсюду, где возможно, укрепления даже обнесли сетью. В некоторых местах масксеть лежала в несколько слоев. Присыпанные снегом и кое-где не выдерживающие тяжести и обваливающиеся искусственные навесы покрывали практически всю жилую территорию.

Как Рябцев вскоре вывел для себя, особенно тщательной маскировке подвергалась северная и восточная зона лагеря — там находились гроты и блиндажи командиров. Меры безопасности строго соблюдались во всем. Топили осторожно. Дым развеивали. В дневное время перемещения по территории ограничивались до минимума. И хотя это внешнее «вымирание» сковывало хозяйственную деятельность, бывали дни, когда из землянок, сообщавшихся меж собой траншеями, вырытыми в полный профиль, никого не выпускали до наступления темноты. Сами хозяева по лагерю разгуливали в белых балахонах. Правило соблюдалось жестко. Некоторые чеченцы носили чистые армейские маскхалаты.

Обнаружить такое зимовье наугад было бы сложно. Съемку с воздуха пришлось бы рассматривать через лупу. С другой стороны, казалось очевидным, что местонахождение столь обжитой зимовки не могло оставаться вне ведения федеральных служб разведки и топографии…

За первые дни пребывания в лагере вертолетный гул капитан слышал всего один раз. Отдаленный шум вертолетных турбин раздался с юго-востока, откуда-то снизу, из-за полога леса; в ясную погоду оттуда открывался вид на горные кряжи. В считаные секунды пленных загнали в землянки. Сам факт, что хозяева лагеря запаниковали, свидетельствовал о том, что вертолет подлетел на критически близкое расстояние. Судя по гулу винтов, вертолет шел на безопасной высоте. По всей видимости, огибал кряж, который просматривался южнее…

В общей сложности человек пятнадцать — двадцать пленных, вперемешку с заложниками, жили в крохотных блиндажах и землянках неподалеку от кухни. Рядом, в котловане, где маскировочная сеть провисала от навалившего сверху снега в некоторых местах настолько низко, что не позволяла перемещаться в полный рост, были припрятаны два УАЗа. Здесь же, на поляне, между столетними дубами разводили костер, над которым готовили пищу для пленников. Для рассеивания дыма пользовались металлическим корытом.

Большинство пленников жили в лагере с осени. Некоторых пригнали из соседнего лагеря, находившегося в нескольких километрах. Держать всех старались по пять человек, редко — более многочисленными группами. Общаться между собой не давали, на работу «пятерки» выводили в разное время, и если пленные из разных групп оказывались рядом, переговариваться им запрещалось под угрозой избиений или лишения еды, чем нередко и заканчивалось.

Скупые сведения друг о друге просачивались через фельдшерицу, поваров и Степана. Степан был личным имуществом Сайпуди Умарова, одного из тех, кто хозяйничал в северной части лагеря. В руки Умарова, который слыл работорговцем со стажем, Степан попал, по рассказам, то ли на Терском хребте, когда там возводились оборонительные сооружения, не то уже под Итум-Кале, тоже в послевоенный период, когда сразу после окончания первой кампании руками застрявших в республике пленных, да и штатских невольников, наподобие самого Степана, новые власти прокладывали в горах дорогу. До того как попасть в лагерь, Степан жил возле Ведено, тоже в отряде боевиков. Они и отконвоировали его сначала в соседний лагерь, а через какое-то время сюда, под начало нынешнего хозяина, здесь, в лагере, командовавшего мобильным батальоном. Статус раба гарантировал старику некоторые привилегии. Он мог свободно разгуливать по территории, жил как вольнонаемный при воинской части…

Федоскин, сосед капитана по землянке, считавший своим долгом поскорее ознакомить новоприбывшего с мрачной картиной лагерных нравов, поведал Рябцеву, что до того, как выпал снег, пленных солдат поднимали ни свет ни заря и заставляли проделывать многокилометровые марши. Всех гоняли выше в горы. Там возводились еще какие-то оборонительные рубежи. Поздней осенью, как только осыпалась листва, изнурительные этапы прекратились, но жизнь не стала легче. Теперь и в лагере приходилось долбить ямы под новые блиндажи или рыть новые углубленные окопы. А почва была здесь хуже некуда — сплошной камень. Когда землю прихватил еще и мороз, труд стал просто каторжным. Тем более при скудном питании: одна баланда да хлеб. С наступлением холодов от недоедания страдали поголовно все. Тех, кто не выдерживал, переводили на более легкие участки: заставляли пилить лес, таскать воду, чистить оружие. Отдельную группу пленников, пятерых солдат и двух офицеров, держали особняком и водили на земляные работы в северную зону лагеря. Там, в углублении с обратной стороны холма, который взбегал кверху сразу от землянок, находились обжитые гроты. Вокруг них хозяева лагеря не переставали разветвлять сеть подземных укреплений, не менее просторных, как поговаривали, чем сами блиндажи. В нижней зоне и были расквартированы главные подразделения боевиков. Жить приходилось по принципу: кто не работает — тот не ест. Будь ты больной, хромой, раненый или полуживой — ты должен работать, если хочешь жить. Кормить просто так, за то, что попался, моджахеды никого не собирались. А от доходяг избавлялись. Полежит человек пару дней не вставая — и попросту исчезает. Никто из пленных не верил в заверения хозяев лагеря, что дохляков сплавляют на руки федералам в обмен будто бы на какие-то товары: «мешок дохлятины в обмен на мешок макарон». Расчет не требовал объяснений: будешь, мол, трудиться в поте лица, и тебя ждет та же счастливая участь — ногами вперед, зато к своим…