Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Капитан лежал на спине неподвижно, стараясь восстановить в памяти хоть часть того, что с ним произошло, и почему-то догадывался, что время сейчас утреннее. Боль в затылке, как самое яркое воспоминание последних дней, немного притупилась и лишь отдаленно напоминала о себе железным обручем. При малейшем движении он стягивал голову на уровне висков, лба и затылка. Мысли же становились вдруг прозрачными и ясными.

Из темноты и сырости в землянку вновь просунулась чья-то голова, но уже другая, вполне человеческая: небритая и по щеки обмотанная тряпьем.

— Очнулся? Слышишь меня? Эй, капитан!

Голос был незнакомый, но доброжелательный. Из-за ощущения железного обруча Рябцев не решился повернуть голову ко входу, лишь повел в сторону глазами, как можно сильнее, чтобы тот, кто обращался к нему, это заметил. Он хотел сказать, что да, слышит, но язык прилип к гортани. Что-то твердое и колючее во рту мешало говорить.

— Сержант Федоскин я, Николай… — назвалась голова. — Коляном звать… Войска МВД. В Грозном подзалетел… Ну, в плен попал в Грозном, — добавил Федоскин таким тоном, будто наперед был уверен в том, что ему не поверят. — А это ихний приходил. Апти звать. Чеченец вроде. Единственный тут нормальный человек…

— Это что за… яма? — спросил Рябцев.

— Не зиндан, не волнуйся. Землянка… Лагерь это… — ответил голос с той же приветливостью. — Сыро — околеть можно. Замерз небось? В горах тут холодрыга. А где в горах — не могу сказать. Бамут вроде на севере. Но ты, капитан, не переживай, — загадочно подбодрил сержант Федоскин.

Рябцеву хотелось спросить, что за горы сержант имеет в виду? Но язык не слушался. В следующий миг, припоминая вонь гнили и бензина, которая стояла в багажнике машины и которую он чувствовал теперь на себе, похоже, пропитавшись ею, Рябцев вдруг понял смысл сказанного и уставил взгляд в покачивающийся брезентовый потолок. В ушах появился отдаленный шум, похожий на шелест тополиной листвы. Или ему опять мерещилось?

— Укол тебе вкололи. Боль пройдет… — услышал капитан из мрака голос того, кто назвался сержантом Федоскиным. — Ты чем им так насолил-то? Надо ж, как ухайдокали… Ты лучше не двигайся. Потерпи маленько. Дядя Степа скоро придет.

Кто такой дядя Степа? Зачем он должен прийти? По интонации говорившего Рябцев чувствовал, что это должно сулить ему облегчение от телесных мучений. И он стал молча ждать…

Сколько прошло времени — полчаса, час или полдня — Рябцев не знал, но когда снаружи, за одеялом послышалось топанье (кто-то обивал от снега обувь?), он невольно обрадовался. Одеяло отдернули. По глазам полоснул свет, и капитан зажмурился. Глаза он смог приоткрыть лишь некоторое время спустя.

Неимоверно грязный беззубый старик разглядывал его слезящимися глазами. Судя по лицу, изрезанному глубокими морщинами, и иссохшей, как пергамент, коже, беззубому было никак не меньше семидесяти. Одет он был в изношенную телогрейку, а голову украшала бесформенная фуражка, подмотанная чем-то вроде шарфа.

Старик протянул алюминиевую кружку. Из кружки шел пар. В другой руке старик держал миску.

— Кипяток… и чуток сахару, — сказал беззубый на очень понятном, необычно чистом русском языке и расплылся в морщинистой улыбке. — Ты голову-то приподними!

Рябцев попытался. Но не то чтобы сесть, даже оторвать затылок от подложенного под голову комка из тряпок он оказался не в состоянии. От боли мутнело в глазах.

— Значит так… лежи! Не надо тебе самому садиться, — распорядился старик.

Бесформенная фигура сержанта Федоскина, с ног до головы обмотанная тряпьем, с какими-то узлами по бокам, подлезла к Рябцеву с другой стороны. Капитана подхватили под плечи, подтянули вверх, и когда цветные круги перед глазами разошлись, Рябцев почувствовал, как под голову ему подложили еще более мягкий ком, а под спину натолкали чего-то шелестящего.

Разболтав в кружке сахар, сержант поднес ложку с кипятком к губам капитана. Рябцев вздрогнул от резкой боли и сам удивился своему стону.

— Ты что вытворяешь? Надо ж, руки-то у тебя… из одного места выросли! — обругал старик сержанта. — Ложка-то раскаленная. Себе засунь в рот! Тьфу ты, черт!.. Не торопись… Вот так, — приговаривал старик, пока сержант подносил к губам капитана ложку за ложкой, обдувая кипяток. — Пей, не бойся, пей. Да не спеши! Спешить некуда… — бормотал старик. — А потом каши я тут принес. Харчи — одно название. Но мы привыкли. А тебе полезно. Ты ешь, ешь…