Майя Новик: Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки

К вечеру на подъездах к Красноярску мы вдруг обнаружили на трассе попутчика: какой—то шальной мотоциклист ехал на тяжело нагруженном дорожнике. Устрашающие ящики выдавались в стороны, а к спинке были прикреплены два металлических штыря. На штырях была привязана веревочка — для белья, и даже пара бельевых прищепок болталась. Мотоциклист маячил то спереди, то сзади — наверное, мы его где—то обгоняли, но где — не видели. Наконец, он догнал нас у кафе. Не думаю, что он гнался за нами специально, просто, по—видимому, вдруг увидел возле забегаловки стоявшую «Ямаху» да и притормозил. Мы ожидали увидеть очередного дюжего мужа, похожего на варяга — много их таких колесило по нашим российским дорогам, но к нашему удивлению оказалось, что перед нами бородатый джентльмен библейского возраста. Он был невысок, наголо брит. Он был одет в чудовищные кожаные штаны на лямочках, белоснежную футболку и черные же, растоптанные мотоботы.

Мы пытались с ним заговорить, но оказалось, что он не говорит по—английски и ни слова не знает по—русски. Все же удалось выяснить, что он немец, что его зовут Гюнтер, что ему семьдесят восемь лет, и что он едет никуда иначе, как в Монголию! Гюнтер, неторопливо шаркая мотоботами, сходил к стойке, заказал чаю с лимоном, потом, так же не торопясь, подсел к нам и вытащил свой паспорт. Он тыкал скрюченным пальцем в визы на паспорте:

— Ливан, Сириа, Эгипет, Иордан, Ливиа, Нигериа…

Я ушла, унесла тарелки с остатками ужина, купила с собой минеральной воды, вернулась.

Он не переменил положение и все так же тыкал пальцем:

— Пакистан, Италиа, Испан, Португезе…

Мне было жаль, что Гюнтер не говорил хотя бы по—английски, но никакой возможности пообщаться с ним не было. Андрей внимательно слушал, смотрел на немца и то и дело кивал, когда тот вдруг начинал о чем—то горячо вспоминать. Наконец, спохватился — нам надо было ехать.

— Ладно, — Андрей с сожалением хлопнул ладонью по столу. — Нам пора! — и он развел руками, показывая, что нам надо ехать.

Мы втроем вышли к мотоциклам, обошли вокруг старенькой немецкой «Хонды», Гюнтер принялся разглядывать нашу «Тенере». Тут уж ничего нельзя было поделать. Это была традиция — ритуальный танец вокруг мотоциклов. Она происходит каждый раз, как только два незнакомых мотоциклиста встречаются друг с другом. И неважно, где это происходит — в центре суматошного города или посреди пустыни. Ритуал обязателен, необходим, без него — нельзя. Я и сама сколько раз наблюдала за собой. И сопротивляешься из последних сил, но тело движется, словно само собой, инстинктивно, как у пчелы, исполняющей информационную пляску перед сородичами. Это выше разума. Однажды открытие мотосезона было назначено у нас, в Ангарске. Возглавить колонну мотоциклистов должен был мэр города, некто К… Колонна ехала из Иркутска, и мэр решил встретить её недалеко от Мегета, у Еловской горы. Я его — заносчивого, слащавоулыбчевого и жадного до денег и власти, терпеть не могла, и не скрывала этого в своих публикациях. Он это знал, и платил мне той же монетой. Я хотела было присоединиться к колонне в городе, но Андрей вдруг заупрямился и сказал, что мы непременно должны встретить колонну в Мегете. Увидев тогда на обочине несколько мотоциклов, мы притормозили, остановились и, пока я сдергивала с лица бандану, Андрей уже успел за руку поздороваться со всеми. И я вдруг поняла, что он только что пожал руку мэру. Обернувшись ко мне, Андрей скорчил смешную гримасу. Я слезла с мотоцикла, и вдруг произошло непонятное: ноги вдруг сами, не слушаясь, понесли меня к мотоциклам мэра и его друзей. Но самое интересное было не это. Самое интересное было то, что я краем глаза видела, — подобное происходило и с самим мэром. И ему, в свою очередь, было крайне любопытно посмотреть, на чем же это я езжу? И мы обреченно исполнили этот странный танец вокруг мотоциклов, умудрившись не разу не встретиться глазами. Инстинкт мотоциклиста оказался сильнее вражды.

На этот раз, исполнив необходимое, то есть несколько раз обойдя вокруг мотоцикла Гюнтера и разглядев, как следует, все детали, мы уже стали надевать шлемы, как немец вдруг переполошился.

— О, презент, фрау, презент! — он порылся в сумках и извлек на свет божий крохотный пузырек.

— Одеколон!

Я поднесла пузырек к носу. Действительно, пованивало. Подарки туземцам, так сказать… А отказаться невежливо, расстроишь еще человека… А ведь он… нет, не воевал, ему тогда было лет тринадцать—четырнадцать, прикинула в уме я. Воевать — не воевал, а вот в «Гитлерюгенде» был наверняка. Мне вдруг стало не по себе.