Александр Проханов - Матрица войны

– Горим! – крикнул ему по-русски начальник разведки и опять бросился к кабине.

Вертолет выл металлически и трескуче. Белосельцев, отшатнувшись от обшивки, смотрел сквозь бледный наружный огонь на джунгли, оцепенев, не давая места страху, смутно думая, что случившееся – есть закономерное продолжение всех недавних его превращений. Он отступил от посетившего его откровения, и оно обернулось горящей машиной.

Вертолет терял высоту. Джунгли толпились внизу сплошным плотным войлоком. Зеленые, сквозь дым и красноватые огни, они казались лиловыми, как сквозь светофильтр. Он подумал, что вертолету для посадки нет места, придется садиться прямо на деревья. Предчувствовал удар в металлическое брюхо машины, ломающиеся вершины, хруст отсекаемых сучьев, скрежет и скрип металла.

Он поднялся, чтобы перейти к другому, бездымному борту, но из пола, снизу, из невидимых прогалов ударил огонь, охватил нутро фюзеляжа. Пропал, брызнул едкой бескопотной вонью и снова возник. Свистя и треща, окружил всех, заслоняющих лица локтями, приседающих, стремящихся вырваться из обжигающих обручей.

– Бочка!.. Взорвет!.. – крикнул начальник разведки.

Отталкивая его, из кабины набежал на огонь пилот. Упал на колени, что-то делал у бочки, перекрывал какой-то вентиль, напрасно, как казалось Белосельцеву, и бессмысленно.

Огонь почти пропал, но брюки его горели. Ногу вдруг обожгло и ужалило. Он стал бить по прожженной ткани, сшибая огонь, превращая его в тлеющие угольки.

Боль в ноге, задыхающийся в кашле начальник разведки, вой металла, бестолковые крики офицеров, ожидание, что сейчас, сию минуту они умрут в огромной бесшумной вспышке, расшвыривающей их в небесах над джунглями, – все это родило в нем мгновенный, черно-белый ужас. В сотрясенной душе было нежелание смерти, но не было слов для молитвы, не было сил для спасения.

Это длилось мгновение и кончилось. Огонь, треск обшивки. Внизу открылась поляна с одиноким деревом. На поляне под деревом, и дальше, запрокинув лица, стояли люди с оружием.

«Свои?.. Чужие?.. Что теперь?..» Он прижался к стеклу, глядел на поляну. Горящий вертолет, свистя лопастями, шел на посадку.

Позднюю осень генерал Белосельцев проводил в деревне, на даче, среди клубящихся холодных туманов, мглистых вечеров и длинных студеных ночей, когда глаза, насмотревшиеся за день на желтые леса, на красные заросли кустов, на золотые туманные иконостасы далеких холмов, не могли сомкнуться. В них, бессонных, горела осень. Он жил эти недели, словно избегнул смерти, уклонился от страшной болезни, оставив под ножом хирурга сочный ломоть своей страдающей плоти. Похудевший, легкий, как сухой полый дудник, стоящий у обочины, еще недавно яркий, с белым пышным зонтиком душистых цветов, на который падала смугло-алая бабочка, мяла, целовала цветы, а теперь обугленный, ломкий, продуваемый свистящим ветром, Белосельцев запрещал себе думать о случившемся. Запрещал думать о поразившей его болезни и о временном исцелении под ножом хирурга. Пыль больных клеток, оставшихся в нем после удаления пораженного органа, могла разрастись, соединиться в новый узел боли, изглодать его до костей. Он жил механически, позволяя себе бесхитростные работы по саду, необременительные усилия, смысл которых был в том, чтобы прожить день. До ночи, до тьмы, когда он лежал в тишине избы, на одиноком ложе, с раскрытыми глазами, на которые осень положила две яркие золотые монеты.

Он стоял среди мокрых грядок, перебирая вилами прелую ботву. Поддевал раскисшие блеклые плети, сносил в кучу. Смотрел остановившимися глазами. Снова поддевал старыми крестьянскими вилами, переносил на другое место. Не мог отыскать среди огорода угол, куда бы лучше сложить сор, оставшийся от цветов, огуречных плетей, картофельных кущ, чтобы куча высыхала до первых морозов, и потом на белом снегу сжечь ее в красном трескучем костре, вдыхая дым исчезнувшего лета, глядя на первый заячий след.

Поковырявшись вилами, он воткнул их в мокрую землю и стал возиться с кустами смородины. Подрезал их безлистые ветки с белыми ядреными почками. Подолгу стоял, нюхая душистый пряный черенок, вспоминая, как еще недавно на нем висела черная тучная гроздь с металлическими точками солнца. Брал лопату, окапывал куст, проникая к корням под корявые ветки. Уставал, втыкал лопату. Смотрел, как висит на ветках усыпанная росой, порванная паутина.

Не окончив окапывать кусты, отправлялся ремонтировать рассохшийся за лето забор. Вбивал в отпавшую планку длинный блестящий гвоздь. Сдирал мертвый цепкий стебель вьюна, охватившего штакетник. Кисточкой в нескольких местах касался облысевшей доски. Смотрел, как блестит краска. Чувствовал, как на свежем воздухе сладко пахнет олифа. Откладывал кисточку, теряя интерес к забору. Искал, чем бы заняться еще.