Александр Проханов - Среди пуль

– Отлично! – воскликнул Руцкой. – Прекрасная мысль! Пусть они там, в Кремле, сдохнут от страха, увидев, как светятся наши окна! Три минуты света – мы можем себе это позволить!

Он поднял свою рюмку в золотисто-серебряных кристалликах света.

– За вас, генерал! За успех вашей операции!

Все трое чокнулись. Белосельцев с наслаждением выпил вкусный, терпкий коньяк из хрустальной рюмки, глядя, как капает воск с высокой свечи.

Все обитатели осажденного Дома Советов – осажденные депутаты, охрана с автоматами, защитники баррикад, солдаты Добровольческого полка, разношерстный люд, не пожелавший оставить окруженный дворец, – все они каким-то тайным, неведомым образом узнали о предстоящей иллюминации. Высыпали из Дома на холодную мокрую площадь и, запрокинув головы, смотрели на черные окна, на белесую глыбу громадного здания, ожидая чуда и света.

Так во время войны изможденные люди смотрели в тусклое московское небо, молитвенно ожидая победных салютов.

Белосельцев вместе со всеми стоял, подняв лицо к холодным, брызгающим дождем небесам. Ждал, когда будет сотворено чудо и вымороженная мертвая громада Дома озарится огнем.

– Уже неделю как здесь пропадаю! – тихо сказал старик в военном потертом френче, в резиновых сапогах. – Старуха моя небось думает – помер. Хоть бы ей знак подать!

– А я не могу без света! Как ночь придет, у меня страх! – сказала немолодая женщина, укутанная в платок, из которого торчал худой нос. – Лучше без тепла, чем без света!

– Они нас отключают, а мы себя подключаем! – хохотнул парень в робе, хлопнув себя по бокам. – Сегодня один лихой мужик прорвался, соляру завез! По нему из гранатометов лупили, но не попали!

– Если есть Бог, зажгись! – маленький человечек в вязаной шапочке смотрел вверх, как ребенок смотрит на елку, ожидая, когда вспыхнут гирлянды.

Он не успел договорить, как в нижних этажах по всем окнам полыхнуло белым. Сверканье переместилось выше, еще выше, толчками и импульсами, до самого верха, до цоколя, до улетающей в небо башенки, на которой озарились флаги. Полыхнуло, как северное сияние, брызнуло сочно, хрустально. Вся площадь осветилась – золотистые, блестящие купы деревьев, каждый мокрый фиолетовый камень брусчатки и узорный Горбатый мостик, и лица сотен людей. Из открытых ртов сквозь летучий пар грянуло «ура». Бриллиантовый свет ринулся от Дома во все стороны – за реку, вдоль набережной, на проспект. Казалось, Москва обомлела и ахнула, увидев эту вспышку. От крика людей, от всплеска белого света из парка взлетели вороны, закружили в зареве. Дом блестел, словно в нем шел праздник, гремел бал, танцевали среди белых колонн под хрустальными люстрами. И всяк – и друг, и враг – видел этот праздник и свет.

Это продолжалось минуту. Свет погас, Дом погрузился во тьму. Но в глазах все еще сверкало, светилось. Зарево, оторвавшись от погасшего Дома, летело над Москвой, за Москву, за Урал, над всеми лесами и реками. Люди поднимали головы, провожая пролетавшую вспышку света.

Поздно ночью он сидел в маленьком кабинете у отца Владимира, где тот благоустроил «походную» церковь. Он укрепил на столе образ, положил священную книгу и маленькие бумажные иконки, поставил тускло-серебряный сосуд, повесил лампаду, установил на тарелке тонкие свечи – все, что успел принести накануне осады в Дом Советов, словно предчувствовал, что эта утварь будет востребована. Усталый, простоволосый, он кутался в поношенное пальто, надетое поверх подрясника. Не снимал с головы бархатную скуфейку. Его русые волосы были немыты, свалялись. Синие глаза болезненно, ярко горели.

– Вы сегодня совершили подвиг, – сказал священник, пряча ладони в рукава, сберегая толику тепла. – Рисковали собой. Через вас совершилось чудо – озарился наш Дом. Бог нам поможет и сохранит нас, как сохранил вас сегодня. Множество священников и мирян молится за нас, за наше избавление. Молятся и великие русские подвижники Преподобный Сергий Радонежский и Серафим Саровский. Молится иеросхимонах отец Филадельф, убиенный агарянами. Он благоволит вам. Его длань пребывает над вами. Молюсь и я, грешный. И чувствую, молитвы мои доходят. Чувствую молитвенный жар! Иконы отзываются на мои молитвы, а значит, Господь, Богородица, Николай Чудотворец слышат меня и помогут!

В комнате был холод. Отец Владимир кутался в ветхое пальто. Но Белосельцеву казалось, что от священника исходит тепло. Возле отца Владимира было уютно, словно у деревенской печки. Кругом холод, мрак, промозглые сквознячки, а у печки – облако теплого воздуха, падающий уголек, летучие отсветы на деревянных венцах. Измученный, изведенный переживаниями минувшего дня, Белосельцев успокоился, внимал священнику, грелся от его теплых слов.