Александр Проханов - Среди пуль

Так понимал Белосельцев этого сильного, почуявшего запах власти генерала, выбиравшего между безоглядным рывком вперед и отступлением в тень, в небытие и забвение.

– Через час состоится заседание Парламента, – продолжал Ачалов. – Будут представлены кандидатуры силовых министров взамен тех, кто поддержал преступления исполнительной власти. И прежде чем принять должность министра обороны, я хочу знать наши возможности… «Союз офицеров», вам слово!..

На его приглашение Офицер откликнулся торопливо и нервно. По его лицу побежали малиновые пятна. Он стиснул до белизны сухие пальцы. Красная звезда, знак его движения, ярко пламенела на груди. Белосельцев видел, что тот чувствует себя неравным среди генералов, младшим по званию, и это неравенство мучило его, побуждало к резкому недовольному тону.

– С гарнизонами связи нет! – сказал Офицер. – Все мои налаженные контакты бездействуют. В округа дозвониться невозможно. Правительственная связь, как вы видели, отрезана, а обычная, из города, не эффективна. Оперативные дежурные отказываются подзывать командиров. Я считаю, первое, что необходимо, – это добиться восстановления связи! Найти узел связи для переговоров с командующими округов!

– Но здесь, в Москве, в Подмосковье вы связаны с частями, о которых вы нам говорили! – недовольно сказал Ачалов.

Офицер еще больше занервничал, пошел больными малиновыми пятнами, уловив в словах Ачалова недоверие к себе и упрек.

– Я лично ездил в бригаду. Комбриг сначала не хотел меня принимать, но я добился встречи. Не глядя мне в глаза, он сказал, что политическая обстановка очень сложная, и он бы хотел получить бумагу за подписью Руцкого и Хасбулатова. Я буду просить вас достать такую бумагу и сразу же отвезу ее в бригаду!

Белосельцев понимал природу его муки, его болезненного самолюбия. Офицер был известен своими выступлениями на митингах, статьями в газетах, слыл радикалом. Обещал, в случае критического поворота событий, привести под знамена оппозиции верные ему части. Теперь этот критический случай настал, а у Дома Советов все еще не было бронеколонн патриотически настроенных войск. Он привел на защиту лишь десяток соратников, пожилых отставников-офицеров.

– Я настаиваю на том, что нам необходимо захватить узел связи! – решительно повторил Офицер.

– Хорошо… Вам слово! – обратился Ачалов к Белому Генералу.

Тот откликнулся не сразу, тихим, замедленным голосом требуя полной тишины, полного к себе внимания. Он был худ, бледен. Брови срослись над холодными, стальными глазами. На горле двигался острый кадык. К лацкану дорогого пиджака был приколот трехцветный имперский флажок – эмблема его Союза. Белосельцев испытывал к нему легкое отчуждение, недоверие. Улавливал исходящую от него зыбкую, плохо скрываемую неуверенность, его нелюбовь ко всем, здесь сидящим, его уязвленность честолюбия. И все это вместе – нарочито тихий голос, модный пиджак, болезненная серость лица – производили впечатление чего-то мнимого, непрочного, сулящего разочарование.

– Хочу доложить, что оперативный состав Министерства безопасности подтвердил мне свою солидарность с Верховным Советом, – сказал Белый Генерал, обходя взглядом всех и обращаясь только к Ачалову. – Далее. В окрестностях города, в разных районах, в пансионатах сосредоточено энное количество верных мне неформальных подразделений, включая афганцев, готовых по моему приказу прибыть на защиту Дома Советов. Кроме того, докладываю о поддержке казачества. Несколько войсковых атаманов с Дона, Кубани и Ставрополья движутся со своими сотнями в Москву, готовые отдать себя в распоряжение Верховного Совета. Однако, прежде чем отдавать окончательные приказания стоящим за мной людям, я должен быть уверен, что у нас будет единое руководство, в котором каждый займет соответствующее место.

Он не сказал, что претендует на центральную роль. Не сказал, что предстоящее назначение силовых министров касается его напрямую. Благодаря несомненным заслугам в патриотическом движении он вправе рассчитывать на один из таких постов. Он не сказал об этом и только всем своим видом, едва слышным, опадающим до шепота голосом, блеском глаз, бледным, без кровинки, лицом показал, что требует особого к себе отношения. Если этого отношения не последует, он волен встать и уйти.

– Хорошо, – сказал Ачалов, который почувствовал все это в Белом Генерале, и едва заметное недовольное выражение появилось на его багровом лице. – Теперь вы! – обратился он к Красному Генералу.