Александр Проханов - Среди пуль

«Мне тоже – пережить и запомнить!.. Разгадать и пресечь план врага!.. В этом мой вклад и отпор!»

Он увидел отца Владимира. В фиолетовой рясе, с золотыми оплечьями, с тяжелой, металлически-негнущейся лентой, он держал перед собой образ Спасителя. Люди подходили, целовали икону. Отец Владимир крестил их, повторяя:

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!..

Белосельцеву вдруг захотелось наклониться, прижаться губами к иконе, к нарисованному на ней полотенцу с цветами, к смугло-золотистому лику. Но он не решился. Поклонился отцу Владимиру:

– Здравствуйте, Отче!..

– Вы тоже здесь?.. Все добрые, чистые – здесь! – сказал священник, шире и радостней раскрыв голубые глаза. – Сам Христос здесь! С сирыми, нагими, гонимыми за правду, нестяжателями. А кто там, на другой стороне? Гордецы, мздоимцы, клятвопреступники, фарисеи, обидчики слабых… С кем же Христос?.. Сегодня вечером у меня служба, и я произнесу проповедь против Ельцина!.. Вот только зачем они с красными флагами? – Он недовольно посмотрел туда, где под кумачами продолжал размахивать руками Трибун. – Сюда надо с образами и хоругвями, и сила будет неодолимая! А они опять своими идолами могут все испортить!..

К отцу Владимиру приблизилась женщина болезненного вида, в несвежем платье:

– Батюшка, благословите…

Она страстно, жадно поцеловала икону. Отец Владимир перекрестил ее, повторяя:

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…

Белосельцев отошел, и его повлекло сквозь диспуты, возмущенные возгласы, песни, звуки гармоней к Горбатому мостику, где переливались в солнце граненые фонари и несколько крепких парней, дружно вцепившись, потащили деревянную балку, покрикивая: «Расступись!» – туда, где уже громоздились ящики, бочки, гнутая арматура, мусорные контейнеры. Возводилась баррикада.

В кабинете у Ачалова открылось совещание. Перед этим Красный Генерал представил Белосельцева Ачалову, и тот, тяжелый, мясистый, с медным лицом, рассеянно посмотрел на Белосельцева своими синими, чуть навыкате, глазами. Сказал Красному Генералу, показывая куда-то вниз, сквозь этажи, где находились кабинеты Руцкого и Хасбулатова:

– Они, мать их так, думают, что если сделают министром Ачалова, то он им десантную дивизию вокруг Дома Советов поставит!.. А я им говорю: «Вы бы приняли закон по армии да с этим законом – в гарнизоны! Тогда бы и дивизии были!» – И гневный, встревоженный, кипящий, как медный самовар, вошел в кабинет и воссел во главе огромного овального стола.

За столом, куда присел и Белосельцев, уже находились рядом с Красным Генералом Белый Генерал, худой, бледный, с гуляющими желваками, холодными, подозревающими всех глазами. Дальше – Офицер, с колючими усиками, нервный, подвижный, колотивший по столу костяшками пальцев. Несколько полковников в поношенной и поблекшей форме отставников, серьезные, с преданными лицами, готовые исполнить приказ. Особняком, поодаль от остальных, ладный, молодой, с зеленоватыми глазами человек показался Белосельцеву знакомым, и он узнал в нем командира ОМОНа, наводившего ужас на прибалтийских сепаратистов. Командир скрывался все эти годы и теперь объявился за людным столом Ачалова.

– Товарищи офицеры и генералы, цель совещания – определиться с военно-политической обстановкой и уяснить, в какой степени мы можем рассчитывать на наши собственные военные формирования и на те армейские части, в которых мы работали и где есть результат. – Ачалов высоко дышал тучной грудью, восседал за столом среди батареи разноцветных телефонов, каждый из которых молчал и казался маленьким надгробным памятником. – Я хотел бы выслушать каждого и понять, каким потенциалом мы располагаем уже сейчас, что будет вечером, что будет завтра и в какой степени я могу на вас рассчитывать…

Белосельцев всматривался, вчитывался в тяжелое умное лицо Ачалова, угадывая его борения, его тревоги и ожидания. Два года назад, когда в проклятом августе громыхала по Москве нелепая и ненужная техника и струсившие генералы метались между ГКЧП и Ельциным, Ачалов, как утверждала молва, требовал решительных действий, штурма осажденного Дома, введения спецназа и ареста Ельцина. После краха только чудом, через хлопоты и заступничество Хасбулатова, он избежал тюрьмы, отсиживался в этом безвестном кабинете, ожидая реванша. Теперь, искушаясь, страшась очередного провала, надеясь на блистательный взлет, он был готов принять из рук Хасбулатова пост министра обороны, выдавить с Арбата ненавистного лукавца и баловня, чьи хитрые веселые глазки, длинный нос и мужицкая ухмылка мучили Ачалова все эти годы забвения и опалы.