Александр Проханов - Среди пуль

– А сейчас, – продолжала вещать в мегафон гремучая, с яростными глазками тварь, – мы попросим художника в клетке девять обнаружить свою энергию!

Это была машина зла. Она источала радиацию зла. Он, заслонивший собой машину, вставший на пути у зла, пропитывался ядовитой энергией. Его одежда, волосы, кожа, клетки костей и мускулов, кровяные тельца и нейроны были пронизаны поражающим излучением. Меняли свой вид, перерождались, множились. Превращались в раковую опухоль. Он умирал и бредил на краю огнедышащей чаши.

Зло, излетавшее из пролома, соприкасалось с миром, становилось им. Там, где оно вторгалось в мир, случались аварии и взрывы, растлевались дети, извергались из чрева уроды. Люди сходили с ума, брались за оружие, начинались войны, сгорали города. И он, Белосельцев, одинокий и немощный, противодействовал злу. Закупорил собой адский кратер.

– Клетка девять! – верещала чешуйчатая женщина, и ее скулы раздувались, как у кобры. – Старый бородатый бог умер, оставив нам свои ненужные атрибуты! Народился юный прекрасный бог, свободный от традиции и культуры! Реквизиты прежней эпохи, как ненужную мебель, мы кидаем в огонь!

В клетке «9» в долгополом балахоне стоял огромный детина с красным, будто ошпаренным лицом. В руках он сжимал черный секирообразный тесак. Балахон с откидным капюшоном, красное лицо мясника, ручищи с тесаком делали его похожим на палача. Перед ним, как плаха, возвышалась табуретка, покрытая черной материей. Заиграла визгливая музыка, похожая на звук циркулярной пилы. Детина скинул с табуретки покров, и открылась икона: ангелы, голубые и алые плащи, золотые нимбы, стоящее на каменистой горе распятие, на котором висел смуглый безжизненный Христос.

Музыка визжала. Детина приподнял икону, поставил ее ребром на табурет, отвел руку с тесаком, прицелился и рубанул. Часть доски отскочила, и открылся светлый сухой скол. Детина опять размахнулся, примерился и ударил. Отколол еще одну часть иконы. Так колют на растопку дрова, откалывают от полена малые легкие чурки.

Музыка визжала, сыпала ядовитые искрящиеся звуки. Краснорожий детина, открывая рот, набирая воздух для удара, колол икону. Изрубал ангелов, нимбы, Христа. Народ тупо глазел. Двигалась и мерцала Москва, и в центре Москвы, среди православных соборов, яростный, в балахоне, палач казнил икону. И никто, ни православный священник, ни величественный патриарх, ни набожный мирянин не схватили детину за руку, не выхватили из-под ударов святыню.

Разум его помрачился. Ему казалось, чаша бассейна снова наполнилась едким зеленым рассолом. Кипела, бурлила. В клубах ядовитого пара плавали голые люди. Стенали, взывали, мучились в кипятке. Женское, с распущенными волосами лицо. Старик с изъеденными болезнью губами. Две огромных, с набрякшими сосками груди. Чья-то растрепанная, с ракрытым в крике ртом борода. Огромный котел кипятка клокотал, пузырился, и Москва со своими храмами, музеями и дворцами варилась в страшном бульоне.

– Господи! – вырвалось у Белосельцева нежданное, прежде непроизносимое слово.

– Клетка одиннадцать! – верещал мегафон. – Предложите свою энергию!

Из копошащихся на кафеле уродов выскочил огромный румяный еврей с кольчатыми блестящими волосами. В несколько сильных скачков он достиг парапета. Впрыгнул на него. Ловким движением расстегнул и сбросил до колен штаны. В смуглой волосатой наготе, скалясь, отекая слюной, выкатывая белки, он стал мастурбировать, поворачивая во все стороны свой возбужденный орган.

Ненависть, дурнота, ужас взорвались в груди Белосельцева. Словно лопнул в глазу кровавый сосуд. Побуждаемый не своей, а чьей-то стоящей за ним, действующей через него силой, он кинулся на мерзкого детину. Ударил ногой в пах, заставляя согнуться. Еще одним ударом в пупок выбил из него истошный вопль. Собирался садануть в падающее, чернявое, горбоносое лицо, но почувствовал оглушающий удар в затылок. Несколько сильных рук схватили его за локти, крутили запястья, повалили, стали месить ногами, бить сверху тупыми предметами. Теряя сознание, он успел услышать над собой властный знакомый голос:

– Отставить!.. Назад!.. Это наш!.. Отведите его на бульвар под деревья!..

Каретный наклонился над ним, озабоченный и сочувствующий.

– Нервы у тебя ни к черту!.. У всех они у нас не в порядке!

Дюжие, коротко постриженные парни подняли Белосельцева с земли. Властно поддерживая под руки, повели через дорогу, к метро «Кропоткинская». Оставили на бульваре, усадив на скамейку под деревом.