Александр Проханов - Среди пуль

Появился Трибун, маленький, бодрый. Он поигрывал плечами и бедрами, был окружен сподвижницами, каждая из которых держала красный пролетарский флажок. Трибун радостно озирался, купался в обожании, махал рукой – любитель уличных сходок, завсегдатай митингов, неукротимый защитник бедных.

– Его бьют, а он встает! Его заковывают, а он вырывается! Не жалеет себя за народ!.. Вот бы кому президентом! – провожал его одобрительным взглядом мужчина с красным бантом в петлице и круглой эмалированной бляхой с надписью «Трудовая Россия».

Вдалеке просторного фойе, переваливаясь по-медвежьи, сгибая руки в локтях, появился Генсек. Он словно держал стойку, сохранял устойчивость среди качаний и колебаний палубы. Его окружал люд. Он останавливался, слушал, наклонив лобастую голову, отвечал, выпячивая губы. Ему не давали уйти, щелкали вспышками, наводили окуляры. Тележурналисты уже подсовывали ему микрофон, водили телекамерой. Генсек подробно и охотно отвечал, позировал, высказывал журналистам свои взгляды.

Белосельцев издали наблюдал за Генсеком. Ожидал, когда его оставят в покое. Тогда Белосельцев подойдет к нему, напомнит о себе, поведает страшную тайну. Но не он один наблюдал за Генсеком. Рядом двое, видимо из одной и той же русской провинции, с одинаковыми брошюрками в руках, посматривали на Генсека. Обменивались негромко суждениями. Один был жилистый, в каком-то специально сшитом армяке, по виду лабазник или торговец селедкой. Другой хрупкий, с серебристо-пепельным лицом, какое бывает у металлургов, весь век проживших среди металлической пыльцы и фольги.

– Не верю я коммунистам! – недоброжелательно и скрипуче заметил лабазник, косясь на Генсека, недовольный тем, что тот задерживается, не приближается, не дает рассмотреть себя вблизи. – Они сейчас с нами на союз пошли, когда их стали топтать и гнуть. А выпрямятся, и своих союзников – к стенке! Так бывало – кто коммунистам верил, тот потом кровавые сопли глотал!

– Из партии все «коммуняки» сбежали, кто из кассы партийной греб. К врагу убежали и кассу с собой унесли. А этот не сбежал, – Металлург кивнул на Генсека, и в словах его было уважение и благодарность необманутого человека. – Этого как пихали, как оплевывали, а он выстоял, красный флаг не затоптал!

– Вот посмотришь, – скрипел лабазник, – мы их из грязи подымем, а они нас в нее затолкают! Коммунистам верить нельзя, много крови на них!

– О чем ты! Враг в доме! В Кремле засел! Его выбивать всем народом надо, а ты – «коммунист», «монархист»!

– Вот увидишь, они продадут!

– Мы-то не продадим?

– Мы никогда!

Они посмотрели один на другого, наклонились и осторожно, исполняя какой-то им одним ведомый обряд, коснулись друг друга лбами.

Генсек освободился от журналистов, двинулся, довольный, дружелюбный, бодрый, напоминая выкупавшегося в жаркий день медведя. Белосельцев оставил свой угол, шагнул ему навстречу.

– Извините, быть может, не к месту… У вас деловые контакты… Но известие чрезвычайной важности… Готовится штурм парламента… Я присутствовал на репетиции штурма… Президент, силовые министры…

Генсек смотрел на него сначала, как на всех, ему досаждавших, дружелюбным, останавливающим взглядом. Потом в его глазах мелькнуло острое выражение, он узнал Белосельцева, вспомнил их встречу на собрании ветеранов, и затем в этом остром выражении появился пытливый интерес и тревога. Он исподволь оглянулся по сторонам.

– Сейчас не будем об этом… После конгресса вы найдете меня… Я буду в райкоме партии… Виктор Федорович! – Он повернулся к сопровождавшему его сухощавому старику в сером костюме с набором военных колодок. – Объясните товарищу, как и куда он должен сегодня подойти, чтобы мы повидались! – Снова повернулся к Белосельцеву. – Без посторонних спокойно обсудим.

К ним подбежала очередная стайка журналистов. Какая-то медноволосая иностранка в ярко-зеленых колготках протянула к нему диктофон, начинала косноязычно и радостно спрашивать. Генсек повернулся к ней, обретая добродушное, заученное выражение на лице, и стал охотно отвечать.

Ветеран с колодками любезно объяснил Белосельцеву, как проехать к райкому. Он, старик, сам встретит Белосельцева на остановке, проводит к Генсеку.

Белосельцев записал в книжечку адрес и поблагодарил старика. И вдруг опять ощутил знакомую, не отпускавшую его тревогу. Словно кто-то следил за ним из толпы, слышал его разговор, подглядел его запись в блокноте. Оглянулся – никого. Только быстро отходил какой-то усач в лампасах да женщина с изумленным лицом совала в продуктовую сумку какие-то цветные брошюрки.