Саша Резина - Невыдуманная и плохая

В то воскресение у Лены состоялся долгий и трезвый разговор с Павлом Павловичем, в ходе которого он со скупою слезою бессилия признал наконец, что «не справляется». Лена не сердилась на него- она понимала, что смерть единственной дочки выбила старика из колеи.

Он согласился передать Ленке опекунство. Нашелся даже блат где надо, и проблем не возникло.

С тех пор мы с ней живем в Доме-Призраке.

Однажды в девяностых Лена пошутила, что все близлежащие пятиэтажки снесут, а наш один останется стоять среди растущего великолепия новостроек. Это у нее был приступ безнадеги, так знакомый всем москвичам.

Но могла ли она предположить, что слова ее окажутся удивительно точными в своем пророчестве.

Наш дом был одним из десяти корпусов одного номера, и все они были расставлены напротив школы и дет. сада — в ряд. И начиная с противоположного от нас конца однажды всех их стали методично ломать. По одному в три месяца. Когда снесли пятиэтажку, соседнюю с нами, мы перекрестились- нам с Леной полагалась двушка в новом доме- дедушку мы для этого тоже прописали у нас. Но прошли и три, и шесть месяцев, и год, но наш дом оставался упрямо стоять на своем месте.

Настала пора митингов, прошений, писем, и прочей бюрократической и крикливой лабуды, которая привела наконец к ответу сверху. Он убил наповал даже самых бывалых.

Оказалось, что наш дом уже давно снесен, а жильцы проживают в новых квартирах.

Да так оно и было — по бумагам. Наши активисты до сих пор бегают по инстанциям и судам, а мы уже смирились и живем своими жизнями. Журналисты и иные зеваки окрестили нашу хрущевку Призраком.

А я почти со смехом вспоминаю наши так называемые «митинги». Толчея из старушек, детей и алкашей, орущая и визжащая, но в холостую. Помню, как на полу нашей комнатушки был разложен целый ватман, и я выводила красной гуашью большие буквы: «Имейте совесть!», и палочка от восклицательного знака так напоминала кровавую слезу, пущенную вверх, к Богу на Небо, к папе и маме.

Тем летом Лена съездила в детский летний лагерь — вожатой, и привезла оттуда своего походника, пятидесятилетнего Вэ.

Вэ очень скучал по утраченному советскому времени. Он находил этому массу разнообразных оснований, но главной причиной оставалась его тогдашняя серая, но всё-таки — успешность, а яркого неудачника сделали из него постылые девяностые, с последующими нулевыми. Заядлые патриотизм и трудоголизм осложнялись у него запойным алкоголизмом (Боже, как часто мне на жизненном пути встречались алкоголики! наверное, поэтому, несмотря на всю мою нежную любовь к спиртному, я никогда им не стану). И когда он переехал в нашу хрущевскую однушку, мне пришлось во всех подробностях припомнить мое житие с дедом. Пьянство Вэ служило поводом для постоянных конфронтаций с Леной, и поэтому он подходил к делу творчески. Сколько заныканых поллитров находила я в наших трех метрах в квадрате! Меня даже удивляло, как все это добро умещается в нашем бараке. Я обнаруживала запыленную бутылочку далеко под ванной, когда убиралась, в дальнем углу духовки — когда собиралась печь, за батареей, в баке с грязным бельем и даже однажды- зуб даю- в ящике с моими трусами и лифчиками (правда тоже, у задней стенки, вроде как не замечу). Я уже молчу про встроенный шкаф с тоннами барахла внутри — он открывал необозримый простор для фантазии.

И поскольку хозяйством в доме занималась всегда я — моя хозяйственная жилка чуть-чуть недоразвита, но у Ленки она отсутствует как данность — он так ни разу и не попался на вранье, что пьян, потому что выпил на улице «всего одну баночку пива».

Пьянея, мой названный отчим становился непримирим, он мысленно ставил к стенке всех чеченцев, хохлов и евреев, и расстреливал, расстреливал. О, с каким упоением Вэ рассказывал однажды, как они выселили нелегала из пустовавшей поблизости квартиры. И без того залитые алкоголем глаза горели двумя лежалыми помидорами, и готовы были излить прямо на стол сладкую кровь того таджика. Мне становилось страшно, и со слегка затраханным мозгом я шла спать, угнетенная этим вынужденным соседством. Особенно меня мучил Визбор на ночь, и … с утра. Потом Вэ уходил на работу, по привычке строить светлое завтра, и я чувствовала себя опять дома. Через несколько месяцев после начала их сожительства дочка Вэ от первого брака вышла замуж и уехала жить к мужу, освободив квартиру Вэ, куда они с Ленкой и переехали. Я шумно и облегченно выдохнула.