Саша Резина: Невыдуманная и плохая

— Нанюш, завтра канцелярию привозим.

По правде, он заведует вообще всеми земными делами студии, оставляя нам возможность углубиться в лирику.

Мне вдруг становится очень уютно в обществе этих милых супругов.

— А представляете, Эдна Родионовна… — начинаю я.

— Сейчас…Ага, слушаю.

— Три месяца у меня уже кризис. Не пишется совсем.

— У каждого поэта был такой период, например, Гиппиус…

Но я ее уже не слушаю. Она выступает перед собой.

Обычно на омут случайно натыкаются и наступают в него. Но иногда омут сам подкрадывается к твоим ногам, и тогда уже не думай о сохранности резиновых сапог, вынимай из них ноги и беги. Не думай о сохранности нескольких лет жизни, вынимай из них весь свой век, и не жалей что пришлось бесцельно потратить время.

… Наступило еще одно лето, школа и студии закрылись. Мне предстояли последние летние школьные каникулы. А к Женьке из Омска приехал поступать в столичный институт только что закончивший школу сын Антон, от первого брака. И поскольку Женька до сих пор лелеял неостывшую нежность к бывшей жене, то и сына боготворил и готов был положить к его ногам всю Москву.

Когда мы решили всем скопом съездить к ним с Эдной на дачу — поесть шашлыки и покрутить свои подростковые амурчики — без того чтобы отвлекаться на поэзию с ее буримешками — Антон тоже был там.

Стоял хороший солнечный день, припекало. Витька и Миевский наперебой обрабатывали гордую Нельку, она что-то там им парировала своим писклявым голоском и краснела от удовольствия, а воздыхатели чуть ли не расталкивали друг дружку. Я тихо приревновывала обоих и болтала с Машкой поодаль, нюхая Нанины астры. Ольга грустила, расхаживая взад и вперед по участку — не хватало только душещипательного трека за кадром. Ее тоску не интересовало солнце. Малолетки- шестиклассники изображали бурную деятельность — таскали хворост для костра, чашки и тарелки из дома на улицу и т. д. Ими руководил их любимый Женька, и в его строгих наказах — «Вась, давай принеси то… Дашка, не копайся…»- слышалось искреннее умиление перед детством, которое принимало еще за чистую монету его седины и ужимки. Эдна с Витькиной мамкой мариновали мясо и резали овощи. Там было еще несколько мамаш, очень похожих между собой — толстых, улыбчивых, с мясистыми руками в маникюрах, с выщипанными бровями и простенькими заколками-застёжками на макушках. Антон покуривал на терраске. Ничего примечательного и какого-то особенного, что бы отличало его от других парней, в нем решительно не было. Более того, всё его слегка вытянутое, тощее лицо покрывали гнойные подростковые прыщи. Не сошла и детская серьезность, как попытка казаться взрослее. Он курил глубокомысленно и вдумчиво, как герои боевиков между победными схватками — подмешивая в свою позу немного усталости и безразличия. На нем были не к месту выглаженные костюмные брюки с идеальной стрелочкой, с броским кожаным ремнем, а на босых ногах вдруг шлепанцы, и торс обнажен. С ним могла конкурировать только Эдна Родионовна. На этот раз она надела спортивную майку под шелковые брючки, которые закатала выше колен, и так рассекала между клумбами и грядками.

Продвигаясь вдоль цветника, мы достигли террасы, и сразу- без того чтобы даже представиться друг другу, как-то непринужденно и по-свойски стали все втроем прикалываться над окружающими.

Так я познакомилась с Антоном, со своей личной, игрушечной бездной.

Тебя, конечно, может уколоть ревность. Но не странно ли, в самом деле, когда море, в которое не брезгует каждый вечер окунаться солнце, ревнует к омуту, который умеет глотать только лягушек и чужие судьбы.

Всего мы встречались с ним почти шесть месяцев, и один был похож на другой и они смешались в один вонючий кокон.