Андрей Степанов - Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

– По карточкам? Нет! – рассмеялся директор по развитию. – Просто название такое. Черти мои Нам Джун Пайка на части разобрали и в телевизоры вставили. Пусть, говорят, светит людям, как хотел при жизни. Ну, не людям, конечно, но все-таки…

– А сам он не против?

– Да кто его спросит? Он же разобран.

Беда вспомнил друга Валю, который тоже хотел светить миру, и погрустнел.

Вообще все увиденное наводило на печальные размышления. Бес, разумеется, не случайно водил его по кругам ада. Беду нагло вербовали, открыто звали на службу в этот бесчеловечный музей. И в нынешней ситуации о таком предложении стоило задуматься всерьез. С одной стороны, так называемый совриск уже не вызывал у Мухина ничего, кроме отвращения, причем столь сильного, что он был бы не прочь поучаствовать в его оформлении. Но с другой стороны, остаться здесь навечно значило добровольно отказаться от всякой возможности выйти к свету. Да и зачем это нужно демону? Не окажется ли этот контемпорари-ад просто очередным проектом неутомимого куратора, который он потом, даже не моргнув голубым глазом, кому-нибудь задорого продаст?..

– Эй, ты не спишь? – прервал его мысли Синькин. – Третий круг проезжаем. Тут тоже много интересного. Вон на той площадке Кляйном порисовать можно.

– Каким еще Кляйном?

– Что значит «каким»? Ив Кляйн, француз, который девок синей краской мазал и об холст вытирал. Неужели не слыхал? Звезда шестидесятых.

– А, знаю, знаю. Ну и где он? Ничего же не видно, темно.

– Э, брат… Да тут хоть десять солнц включи – все равно ни фига не разглядишь. Кляйн, он же пуганый, гад. Как только лифт увидит, сразу шугается и за камни прячется, замучаешься ловить. Но зато когда поймаешь – ну просто масса удовольствия. Берешь его этак не спеша за шиворот, макаешь в синюю краску – и мажешь, и мажешь. Самый популярный аттракцион у наших. Точнее, два таких: Кляйном порисовать или Фонтану порезать. Эх, жаль, времени нет!

– А на чем рисуют?

– Сейчас самая популярная техника – художником по бетонной стенке. В связи с модой на стрит-арт. Но вообще выбор от беса зависит. Я ведь говорил: учреждение тут с традициями, очень консервативное. Не признают наши ветераны труда модных трендов, предпочитают по старинке об холст его вытереть. Вон за той скалой грязные холсты в кучу свалены. Все думаю, кому бы толкнуть. Ты, кстати, не знаешь? Кляйн-то подлинный, могу справку выписать.

Мухин мысленно прикинул, как он явится с такой справкой на аукцион, и решил перевести разговор на другую тему:

– А не жестоко это – художником по стенке?

– Послушай, – нахмурился куратор, – ты не забывай: тут какой-никакой, а все-таки ад. И кроме того, почитай сначала его биографию, а потом берись за правозащиту. Всё, вылезай, приехали. Джудекка!

Лифт остановился, и Беда осторожно вышел на искрящийся лед. Он задрал голову и посмотрел вверх. Высоко над ними, как на дне колодца, поблескивала Большая Медведица в окружении россыпи звезд помельче.

Лед был идеально чистым, ровным, прозрачным, без единой снежинки, он словно светился изнутри. По ледяной пустыне здесь и там были расставлены покрытые инеем скульптуры. Мухин разглядел бюст Сталина с сиськами, папу римского на горшке и еще какие-то выбросы коллективного бессознательного. Одна композиция была сложная, многофигурная, похожая на Лаокоона. Беда спросил, кто на ней изображен.

– Да это так, ерунда, – махнул рукой куратор. – Черти мои балуются. Стилизация под барочную скульптуру. «Три знатнейших художества разрывают пасть Питу Мондриану». Мондриан, кстати, настоящий. Но ты лучше вот на это чудо посмотри! Сказка! Хрустальный дворец!

Беда оглянулся и увидел: позади лифта сияло и переливалось высокое квадратное сооружение без крыши, что-то вроде крепостной стены, выложенной из маленьких ледяных кирпичиков. В стороне от него виднелась небольшая обледеневшая горка, а на ее вершине – водозаборная колонка, словно каким-то чудом перенесенная сюда из той деревни на Псковщине, где Беда приобщился к современному искусству.

На горку карабкался, оскальзываясь и тихо матерясь по-английски, одетый в рубашку и джинсы бородатый мужик с детским пластиковым ведерком в руке. Поднявшись после долгих усилий по ледяным ступеням на самый верх, он наполнил ведерко водой из колонки и неуклюже съехал вниз на пятой точке, бережно прижимая ношу к груди обеими руками, чтобы не расплескать ни капли. Добытую с таким трудом жидкость строитель крепости залил в три маленькие детские формочки, а их поставил последними в длинный ряд таких же формочек – застывать на морозе. Потом подошел к началу ряда, вытряхнул пару готовых ледяных кирпичиков и уложил их в недостроенный участок стены. Тщательно выровнял по линии, потом достал из-за пазухи горбушку черного хлеба и украдкой куснул. Подхватил ведро и снова поплелся к колонке. Лицо строителя выражало страшную усталость. На зрителей он даже не взглянул.