Андрей Степанов - Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

– Что это?

– Уголок Бойса. В тюке, стало быть, собственной персоной маэстро Йозеф Бойс, автор бессмертного перформанса «Как объяснять картины мертвому зайцу». Весь в сале, как полагается. Рогожей обернут, чтоб не пачкался.

– А как перф называется?

– «Мертвый заяц созывает друзей».

Когда количество зайцев достигло критической точки, раздался чпокающий звук, словно открыли бутылку, – и бесы мигом исчезли. Бойс осторожно высунул голову из рогожи и длинно выругался по-немецки. Беда этого языка не знал, но общее содержание понял: маэстро выражал недовольство миром в целом, включая ад со всеми его кругами.

И тут за спиной Мухина вспыхнул ярчайший свет. Бойс тут же втянул голову в свой тюк, как черепаха, и перестал шевелиться.

Беда обернулся.

– А вот и Сам явился грешным нам! – торжественно провозгласил Синькин. – Дошли до центра, стало быть, с тобою. Ничего, если я дальше белым стихом?

– Валяй.

– Вмурован в лед по пояс Люцифер. Все пасти у могучего раскрыты. А пастей ровно двести сорок шесть. Все, как одна, висят на длинных шеях. И пыхают искусственным огнем.

Беда сильно прищурился и разглядел, какие головы носит дьявол в этом месте.

– Уорхолы?

– Точно!

Двести сорок шесть совершенно одинаковых голов, украшенных белокурыми челками, волновались, как море, покачиваясь на длинных шеях.

– Внимание! – раздалось вдруг в ушах. – Через пять минут музей закрывается. Просим всех проследовать к выходу. Attention, please! Our museum is now closing, please proceed to the exit.

Головы Уорхолов дружно повернулись и посмотрели прямо на Беду. Тот попятился и спросил дрогнувшим голосом:

– А где выход?

Вместо ответа Уорхолы открыли пасти и показали двести сорок шесть раздвоенных языков. Мухин в ужасе обернулся, намереваясь бежать, но увидел, что Синькин загораживает тропу, по которой они сюда пришли. Точнее говоря, это был уже не совсем Синькин и даже совсем не Синькин. Это был еще один Люцифер – огромный демон, за спиной которого стремительно росли черные перепончатые крылья – точь-в-точь как в давнем ночном кошмаре.

Синькин вырос так, что загородил собой весь ад: исчезла Аллея Славы мирового перформанса, исчез белый пандус, не видна стала даже Большая Медведица на дне колодца. Однако на этом трансформация не закончилась. Все части демонского тела стремительно менялись: крылья становились прозрачными, руки превращались в мохнатые лапы, морда вытягивалась в волосатый хобот. По сторонам хобота засияли огромные фасеточные глаза, и в них отразилось великое множество Бед.

– Exit through the gift-shop! [4]– раздалось у него в ушах, и он очнулся.

Мухин лежал скрючившись, как эпилептик, на полу баньки, а Силыч, набрав в рот воды, брызгал ему в лицо. В левой руке было что-то зажато. Беда разжал кулак и увидел сувенирного чертика с прикрепленной к левому рогу биркой: «246 рублей».

– Дорогие товарищи! – торжественно начал Редька, обводя глазами полный актовый зал ПДХ. – Позвольте считать расширенное заседание правления Прыжовского отделения Союза художников открытым. Заседание получается и правда расширенное. Нынче у нас, как верно заметила Анна Санна, сбор всех частей светлой стороны. В наши ряды встали не только художники, но и журналисты, краеведы, искусствоведы, а также выдающийся поэт-патриот, публицист и воин-интернационалист товарищ Пороховец. Поприветствуем его, друзья!

В пятом ряду поднялся мрачный старик с такой же, как у губернатора Детки, блямбой на носу, и тяжело повернул свой живот сначала влево, а потом вправо. Кланяться в ответ на аплодисменты он не стал.

– Жаль, конечно, что не заглянул никто из краевой администрации, – продолжил председатель. – Но мы их еще заставим себя услышать!

Зал одобрительно загудел.

– Итак, приступим. Вопрос сегодня только один: о захвате агрессором культурных учреждений города. Докладывать тут нечего, факты вам известны, так что перейдем сразу к прениям. Слово имеет доцент искусствоведения Анна Санна Жарова.

– Дорогие товарищи! Варяжская интервенция, которая совершается на ваших глазах, являет собой худший образец бесстыдной колониальной агрессии, в которой…

Речь доцента была полна цветистых метафор. Синькин представал то британским завоевателем, предлагающим китайцу трубку с опиумом, то хитроумным иезуитом, уверяющим гриппозных индейцев, что Бог обстрелял их невидимыми пулями за неверие. Тема заразной болезни вообще доминировала: шедевры совриска доцент последовательно сравнивала с оспой, корью, малярией и желтой лихорадкой.