Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

Сталин рванул, пролетев над лежачим отцом, смежную комнату, коридор, уперся во входную дверь, кое как открыл, сразу напоровшись на людей в белом, входящих в сопровождении людей в черном. В белом:

— Пожалуйте Иван Семенович на «красную [21] (…Малышик в дух словах, что это такое?…) химиотерапийку», у вас еще три сеанса, мы вам тройную дозу вкатим… — Ваня опешил, хотел воспротивиться — ведь это однозначно смерть! Но люди в черном, мило так, с интонациями вкрадчивыми и даже лебезящими:

— Не извольте беспокоиться, Иван Семенович, мы все уладим, ведь вы и папу так любили, и при жизни совершенно безгрешным были — мы вашу жертвочку на свои рамена вывесим и с ними в бой пойдем…

— Почему это «были», я и сейчас еще есть!

— Это мы принепременно сейчас исправим… — И так злобненько хихикая, тем, что в белом приказывают:

— Увеличьте дозу в пятеро, он нам бы хорош был с пенкой изо рта!.. — Тут Сталин понял, что не сможет отвертеться, нужно что-то делать, а поскольку мыслить в ином направлении не был приучен, подумал, что это шантаж, что от него хотят добиться признания, но вот только в чем: «мать их так и этак»! Страх подкрепленный пониманием полного в отношении себя бесправия, и для себя безысходности, подвинул его к самому краю сумасшествия:

— Я папу только что убил!

— Этого мало! Хотя любопытно, и где же трупик незабвенного вашего родителя?

— На кухне…, там….

— Не успели-с закопать-с… Странненько, обычно у вас с этим быстренько… Но этого же мало, вы же знаете, что мы знаем, все, что знаете вы сами…, и это знание свое сдерживаем, дабы вы свое знание сами нам раскрыли, дабы подтвердить наше…, пардон за тавтологию… — ну нам же надо на что-то жить!.. — Ваня осознал, что это тот самый конец, о котором он совсем забыл думать, полагая, что умрет от онкологии. Надежда на выздоровление была, но почему-то боязнь ареста испарилась сразу после оглашения диагноза…

— А что же мне вам сказать?

— А мы поможем… — Тут самый смешной в черном вытащил из кармана брюк огромный рулон туалетной бумаги, не понятно, каким образом там помещавшийся, совершенно исписанный какими-то фамилиями, конец её он протянул своему собрату, отвратительно поковырявшемуся в своей голове, благодаря чему вытащил большой блестящий рог, намотав на него конец бумаги:

— У нас тут списочек, мы за вами все, знаете ли записываем… А вы оказывается честным человеком захотели стать! Михалычу своему, на ладан дышащему, решили открыться! Так он же мусорок, и узнав скольких вы на тот свет то отправили, свой долг обязательно выполнит… — До Сталина дошло, что его толи раскрыли, то ли это не люди, а… — догадка почти убила его, но больше всего, он испугался мысли, что останется здесь навсегда, так и не успев поведать о своих грехах на исповеди…

Неожиданно из кухни послышались мелодичные тихие звуки, какого-то напева. В проходе появился священник, отдаленно кого-то напоминавший, под руки он тащил то ли раненного, то ли пьяного мужчину. Пьяный поднял голову, обнаружив заплаканное, извиняющееся лицо:

— Сын, прости!.. — Далее говорил священник, причем умудряясь одновременно обращаться то к сыну, то к отцу и петь псалмы:

— Молись за сына! Ты больше не можешь за себя…, а он будет молить Бога за тебя… Сын молись за отца, спасай родителя — Господь милостив, а вам, бесы: да запретит Господь — изыди нечистая сила Именем Отца и Сына и Святаго Духа! Живый в помощи Вышнего, в крове Бога небесного… — И в белом, и в черном, встав на четыре конечности бросились на утек, кто обычно, кто иноходью, уже в след послышалось: «Эх жаль свиного стада нет рядышком!».

Отче отпустил отца Вани, так же вставшего на четыре конечности, с виноватым видом пустившись вслед убегающим чернея на глазах, становясь похожим на головешку.

— Что это отче?

— Сила молитвы…

— Аааа…

— Самоубийц, [22] (отец Ивана покончил жизнь самоубийством) сын мой, ждет страшная кара — они отвергли Божий Промысел, оскорбив Духа Святаго, нет им места среди чистых душ, ибо сами себя осудили самоубийством…

— А эти «копытные»?

— А как Господь изгнал легион бесов из бесноватого, позволив им войти в стадо свиней, которых те потопили в море, так и все остальные изгоняемые, до сих пор об этом и мечтают.

— А я что же?

— А тебе я уже сказал: покайся — души, загубленные тобою, ждут…».

Иван проснулся в холодном поту от криков, раздирающих его слух совсем рядом. В голове билось, толчками крови, ясное понимание необходимости следовать наставлениям отца Олега. Родителя он не любил, да и это для него при таком отношении, было просто невозможно, но сейчас понял: не в любви дело, а в обязанности перед ним и Богом. «Не забыть бы!» — только подумалось и сразу забылось…